«При нашем состоянии цивилизации рабочий не мог также сохранить собственности на известный запас съестных продуктов, необходимых для его пропитания, чтобы иметь возможность существовать во время исполнения предпринятого труда, вплоть до того момента, когда он найдет покупателя для продукта этого труда. Он не владеет и сырым материалом, часто привезенным издалека, который ему нужен для выполнения своей работы. Тем менее владеет он дорогими машинами, благодаря которым труд его облегчается и становится значительно производительнее. Богатый человек, владеющий съестными припасами, сырым материалом и машинами, избавлен от необходимости трудиться, потому что он является некоторым образом хозяином над трудом рабочего, которому он все это доставляет. В награду за доставленные рабочему выгоды он вычитывает из продуктов труда рабочего наиболее значительную часть». Это — прибыль на капитал. То, что остается от богатства после двукратного заимствования, сделанного землевладельцем и капиталистом, является заработной платой, доходом рабочего. И Сисмонди прибавляет: «Он потребляет его, не воспроизводя его». По отношению к заработной плате, как и по отношению к ренте, Сисмонди выдвигает здесь, как отличительный признак дохода — в отличие от капитала — то обстоятельство, что он не воспроизводится. Это верно однако только по отношению к ренте и к потребленной части прибыли на капитал; напротив того, часть общественного продукта, потребленная в качестве заработной платы, возобновляется: она возобновляется в рабочей силе наемного рабочего — для него самого в виде товара, который он может выносить постоянно на рынок, чтобы жить благодаря его продаже; для общества — в виде вещественной формы переменного капитала, который при годичном производстве, взятом в целом, должен постоянно вновь появляться, чтобы в воспроизводстве не было дефицита.
Мы узнали до сих пор два, факта: производительность труда делает возможной эксплоатацию трудящихся неработающими, а отделение рабочих от средств производства делает эксплоатацию рабочих объективной основой для распределения дохода. Но что такое доход и что такое капитал, мы все еще не знаем, и Сисмонди берется это выяснить. Подобно тем, которые умеют танцовать только от печки, Сисмонди должен всегда начинать со своего Робинзона. «В глазах пустынника всякое богатство составляло не что иное, как запас, накопленный для удовлетворения будущих потребностей. Тем не менее он в этом запасе различал уже одну часть, которую он сохранял для своего непосредственного или почти непосредственного потребления, и другую часть, которую он предназначал для того, чтобы при помощи ее получить новый продукт. Таким образом одна часть его хлеба должна была его прокормить, другая же часть, сохраненная для посева, должна была принести плоды в следующем году. Образование общества и введение обмена дали возможность почти до бесконечности увеличить эту производительную часть накопленного богатства, названную капиталом».
Это называется галиматьей. По аналогии с семенами Сисмонди отождествляет здесь средства производства с капиталом, что неправильно в двух отношениях. Во-первых, средства производства являются капиталом не сами по себе, но лишь при вполне определенных исторических условиях; во-вторых, понятие капитала не исчерпывается средствами производства. В капиталистическом обществе — предполагая в нем все те моменты, которые Сисмонди оставил без внимания, — средства производства являются лишь частью капитала, именно постоянным капиталом.
Что сбило здесь с толку Сисмонди, так это, очевидно, попытка поставить в связь понятие капитала с вещественными моментами общественного воспроизводства. Пока он выше имел в виду отдельного капиталиста, он рядом со средствами производства считал составной частью капитала и средства существования рабочего, что опять-таки неправильно с вещественной точки зрения воспроизводства отдельного капитала. Пока он делает попытку рассмотреть вещественные законы общественного воспроизводства и собирается провести правильное разграничение между средствами потребления и средствами производства, понятие капитала исчезает у него под руками.
Но Сисмонди сам чувствует, что при помощи одних только средств производства не может иметь места ни производство, ни эксплоатация; более того, у него правильное предчувствие, что центр тяжести отношений эксплоатации лежит именно в обмене с живой рабочей силой. И сводя капитал исключительно только к постоянному капиталу, он тут же, в следующий момент, сводит его целиком к переменному капиталу: