Налейте бокалы, раздайте патроны!

Прижавшись спиной к шершавой стене, солдат углубился в чтение. Письмо написала его невеста, ждавшая жениха далеко, в сотнях километров отсюда. Мари писала о том, что ждет его не дождется, о том, что дела в хозяйстве идут хорошо, вот только не хватает рабочих рук, поэтому приходится нанимать работников, а это и приводит к новым и неоправданным расходам. Так что она, Мари, не может дождаться той минуты, когда встретит своего ненаглядного Конрада.

Парень, читая письмо, довольно улыбался. Он, несмотря на свою молодость, был человеком весьма расчетливым и прекрасно представлял свое будущее. Оно у него было распланировано на много лет вперед. Вот только война нарушала выстроенную им схему. Ну, ничего, даст бог, и русских, и французов, и англичан за год расколошматим, а там и домой!

Время его смены подходило к концу, и Конрад уже предвкушал крепкий сон, не отравленный никакими душевными муками и переживаниями. Часовой вновь широко, во весь рот, зевнул и тут увидел несколько фигур, приближавшихся к нему со стороны площади. Лязгнув зубами, он закрыл рот и всмотрелся в полумрак.

К каланче подошли три офицера. Впереди шли полковник Карл Диркер и барон Корф, чуть позади шел поручик в форме немецкого лейтенанта. Порядок движения такой странной процессии объяснялся тем, что у идущего чуть позади Голицына под наброшенной на руку курткой был взведенный пистолет, готовый в любое мгновение выпустить комочки свинца в столь важных особ. В другой руке поручик держал саквояж. Все происходившее, как видно, не вызывало у барона, а тем более у полковника никакой положительной реакции — лица их были напряжены. Впрочем, в лунном свете этого не было видно никому, кроме Голицына.

В полном молчании троица приблизилась к каланче.

— Стой! Кто идет? — последовал предупреждающий окрик часового.

После необходимых в таких случаях формальностей, убедившись, что эти люди, собственно говоря, и являются теми, кто отправил пленников в башню, часовой повел себя иначе.

— Как пленники? — поинтересовался полковник у часового, отдавшего ему честь.

— Все спокойно, господин полковник, — бодро отрапортовал часовой, стряхивая с себя остатки сна. — Никаких происшествий. Да и что может случиться — заперты они надежно. Разве только улетят по небу, как птицы…

— Открой нам двери, — приказал Диркер, обладающий соответствующими для подобного требования полномочиями. — Нам нужно поговорить с заключенной.

— Пойдете без сопровождения? — германец был несколько удивлен. — Разрешите, господа офицеры, я вызову караул, так будет безопаснее.

— А что нам какой-то девчонки бояться! — весело ухмыльнувшись, парировал «лейтенант». — Мы, слава богу, офицеры, а не садовники. Я, к примеру, будучи на фронте, такого навидался, что твои опасения мне кажутся смешными. Да и вы, господа, по-моему, не из робкого десятка? — обратился он к Диркеру и Корфу, бывшими на удивление немногословными и мрачными.

— Но ведь там и другие русские… — замялся часовой. На лице охранника было написано сомнение.

— Они теперь — тише воды, ниже травы. Давай открывай, время позднее, — зевнул Голицын.

Предупрежденные о последствиях в случае неповиновения полковник и барон не делали лишних движений. Каждому дорога своя жизнь, и делать неразумные движения ни тому, ни другому не хотелось.

Часовой зазвенел ключами, подбирая из связки нужный. Замки на дверях были старинные, поставленные лет, наверное, сто назад — не меньше. Массивными были и ключи к ним, такие же ключи были, наверное, и в средневековые времена рыцарей.

— Смотрю я на них, — кивнул поручик на связку, — и думаю, что выскочит на нас на лестнице какой-нибудь латник, с ног до головы закованный в железо.

— Да уж, — делано усмехнулся одной стороной рта барон. — Это было бы весьма забавно.

Все, правда, говорило о том, что Корфа сейчас занимали другие мысли.

— Да у тебя здесь целый набор, хоть сейчас на рынок, — балагурил поручик, продолжая держать револьвер под курткой. — Ты в мирное время чем занимался? Не торговлей?

Часовой, щуплый малый с рыжими волосами, хихикнул. Офицеры, нежданно-негаданно пришедшие поглазеть на русских, оказались людьми веселыми. Во всяком случае, один из них.

— Никак нет, господин лейтенант, — отрицательно помотал головой солдат. — К торговле я не приучен.

— Ну а чем же ты на хлеб зарабатывал? — Голицын вел себя естественно и позволял себе весело шутить в отличие от своих попутчиков, напоминавших механические куклы. — Такое впечатление, что ты из Фрисландии, братец, с побережья — рыбак. Ну что, я угадал?

— Никак нет, — улыбнулся часовой, довольный тем, что офицер снова ошибся. — Я пчеловод.

— Неужели? — покачал головой Голицын, продолжая разыгрывать роль весельчака. — Вот уж никогда бы не подумал. Как все-таки обманчива внешность.

— Я сам из Баварии, — рассказывал часовой, хитро поглядывая на офицеров. — Деревня моя рядом со швейцарской границей. Там у нас Альпы. Леса, луга… Наша семья издавна пчел разводит. Вот мед мы и продаем. У нас огромная пасека.