Наличники

В день рождения Евгении тоже светило солнце. Как и каждый год, впрочем.

В подарок Аня купила красивую фарфоровую чайную пару с узором из пионов. Тетушка очень любила посуду и собирала красивые чашки, для них в доме стояла отдельная горка. Ее купил еще прадед Ани Федор в конце тридцатых годов, прямо перед войной, когда семья окончательно осела в Джукетау. Авдотья вышла за него по большой любви, но счастливы они не были. Словно раненные в самое сердце, они раз за разом делали друг другу больно – изменами и истериками, бесконечными ссорами и уходами из дома. Бабушка помнила все, хотя предпочла бы, по ее собственным словам, забыть каждое слово, сказанное ими в гневе.

Дети не должны знать ненависти и злобы родителей друг к другу. И ни одни отношения, идеальные в глазах друзей и соседей, гнилые изнутри на самом деле, не стоят такого притворства и красивой картинки.

Петя с семьей прилетели вчера вечером, так что сегодня, в субботу, они уже наверняка помогали накрывать на стол и прихорашивались к празднеству. Аня задержалась в магазине, покупая самый вкусный «Наполеон» в городе, который пекли в пекарне друга Руслана. Ожидаемо была большая очередь, но Аня не учла, что по субботам людей становилось в два раза больше. Поэтому пришлось брать такси, чтобы не опоздать к назначенному времени.

Дом и дерево выплыли перед машиной из-за угла, посеребренные снегом, но уже готовые к весне. Аня расплатилась с водителем и, доставая связку ключей, чуть не уронила сумку. Сегодня ее не встречала бабушка, но зато калитка распахнулась сама собой. Точнее, это вышел Петя, тут же с улыбкой отбирая у нее пакеты.

– Как будто на целую армию накупила! – прокомментировал он, пропуская ее вперед.

– Аккуратнее с этим, тут подарок! – воскликнула Аня и поскользнулась на коврике в сенях.

– Давай без травм, а то я уже готов решить, что это нам не стоит приезжать.

– Зачем? – удивилась Аня, открывая дверь в дом и тут же погружаясь в знакомые до боли с детства запахи и звуки.

– В Новый год кто чуть ногу не сломал? – ставя на полки у входа пакеты, сказал Петя и поспешил закрыть за ними дверь, чтобы никого не продуло.

Аня рассмеялась. Иногда она слишком глубоко копала, вот прямо как сейчас.

Тут же примчались из комнат племянники и чуть не снесли ее с ног.

– А мы елку убрали только утром! – поделился Лешка, порывисто обнимая ее за шею.

Аллочка все хотела показать ей какую-то новую куклу, но тут вышли тетушки и Арина.

– Дайте ей хотя бы раздеться! – воскликнула она, и дети привычно подались к ней, затихая. – Привет, Анют!

Аня наконец расправилась с сапогами и помахала всем.

– Только тебя ждали, – сказала Евгения, счастливо улыбаясь. Она редко бывала вот такой открытой и эмоциональной, так что Аня решила не терять времени и кинулась ее обнимать.

Когда подарок был вручен прямо в кухне, а торт определен на хранение в холодильник, все направились в зал, где уже ждали накрытый стол и только что открытое шампанское.

Среди советской и современной мебели вперемешку в этой комнате стояли бабушкины цветы в глиняных горшках, висели купленные мамой картины и сохранилась, как во времена Аниного детства, божница в углу с иконами прабабки. Все деревенское наследство, спасенное из рук коллективизации, – сундук в углу с выбитыми на железной окантовке буквами имени и фамилии прапрадеда и эти несколько икон в резных окладах, потемневшие от времени. А в центре – железный крест, отделанный перламутром и какими-то полудрагоценными камушками.

Как спасли – чудо! И пусть Аня давно не верила в Бога, но эти семейные реликвии заставляли ее поверить – хотя бы на миг – во что-то более мудрое и знающее, чем человеческая память.

От пузырьков закружилась голова, улыбка не покидала губ, и будто даже дышать стало легче. За столом только и разговаривали, что об Аниных находках в архиве. Даже бабушка показалась – села на свое любимое кресло и, подмигнув Ане, с улыбкой принялась за ними наблюдать. Лешка потянул Аню за рукав, и она, заговорщицки улыбнувшись, прижала палец к губам. Так они и сидели – семь живых и одна мертвая, но вечная в их памяти.

Аня слушала родственников, почти не участвуя в разговоре – только когда просили рассказать что-нибудь из нового найденного. Петя, сидевший справа, пихнул ее локтем и спросил почти шепотом:

– Ты какая-то другая стала. Что случилось?

– Какая другая?

– Вроде тихая, как на Новый год, но по-другому. Спокойная.

Аня пожала плечами.

– Разве ж это плохо?

– Наоборот. Я рад, если тебе стало лучше.

Он пожал ее ладонь и, ободряюще ей улыбнувшись, поднял бокал.

Без елки в зале стало куда просторнее, и теперь ничто не загораживало свет из восточных окон. Аня любила ночевать в этой комнате, чтобы утром просыпаться от первых лучей солнца. А вечером – наблюдать закат из западного окна. Если весь день не выходить из дома, а просто сидеть в зале и перемещаться от окна к окну, то можно проследить весь путь солнца. Поэтому это была ее любимая комната в доме – просторная, светлая, всегда теплая и уютная, наполненная памятью.