Наливайко

Сюзанна вспыхнула, взглянула на мужа через стол и подняла свой кубок, приветствуя гостей. Воевода на миг замер, надеясь, что невестка в наивной радости выпьет вино, не дослушав и его речи. Но Сюзанна, выжидая, опять опустила кубок на стол.

… — Дарю тебе село Белогрудки, которое лежит над рекою по соседству с пани Оборской. Велю построить там небольшой замок с покоями, чтобы моей невестке было где отдохнуть, а шумливая Горынь меж своих круч будет напевать ей колыбельную песню. Выпьем, господа, первую чару за любовь и красоту женщин, за их теплое слово…

Наклоняя свой тяжелый кубок, князь следил за невесткой. Словно отгоняя от себя какую-то пустую мысль, она улыбнулась и отважно поднесла отравленный напиток к губам.

В ту минуту, когда ее разгоревшиеся и улыбавшиеся губы, как цветок, разомкнулись, чтобы выпить приветливо предложенное вино, около Сюзанны очутился заросший бородою слуга, который до того лишь украдкой любовался красотою чешки. Молча, но властно взял у нее из рук кубок и, схватив другой рукою слугу, уже готового скрыться, протянул ему это вино:

— На, выпей сам, чтоб уверить любезную пани, что в вине нет отравы…

Сюзанна отшатнулась. Под одеждой у бородатого слуги она заметила ловко спрятанную саблю, а голос его прозвучал так властно, что скорее напоминал голос грозного начальника, чем слуги. Инстинктивно закрыла ладонью свои губы. Боялась ли она, чтобы отрава из рук слуги не попала все-таки ей, хотела ли скрыть имя того, чей голос она узнала в голосе неожиданного спасителя? Голос… Наливайко… Смеялся ли он или приказывал, пел ли, пояснял ли своей именитой ученице повадки степного казацкого коня — голос его всегда звучал для нее как ласка…

Гости мгновенно поставили кубки на стол. Невыразимое возбуждение вот-вот готово было прорваться гневом и паникой. Что это: дерзость слуги или действительно предупреждение несчастья?

А слуга тем временем успокаивал, отворачиваясь:

— Отрава, Панове, только в этом кубке. Кому желательно проверить, тот может попробовать из него.

Достоинства высокоуважаемой пани Сюзанны беспокоят одну… особу, подославшую сюда с отравою этого подкупленного ублюдка. Спокойно пейте из остальных кубков, — у хозяина прекрасные вина в дедовских подвалах…

В доказательство этого он выхватил из рук ближайшего гостя его кубок и залпом выпил до дна.

Воевода, наконец, овладел собою. Десятки пар глаз испытующе смотрели на него. Вот-вот выкрикнет кто- нибудь из гостей проклятье его дому и роду. Лучше умереть и этим доказать свою непричастность к отраве, чем отпустить гостей с мыслью о хозяине как о злодее, об убийце…

Трепетная рука воеводы поднялась вровень с белой головою.

— Позор! — крикнул князь, потрясая рукою. — В моем доме никто не посмел бы совершить убийство, да еще таким презренным образом. Это ложь!

Рука, как сабля, рубанула воздух и схватила кубок с ядом. Но возбуждение и груз восьми десятков лет, прожитых на беспокойной земле, обессилили воеводу. Голос держался, уста говорили, а плоть дрожала, расплескивая не князю приготовленный напиток. Наконец подогнулись и ноги, князь пошатнулся, и кубок выпал из рук на пол, покатился…

Но честь хозяина была спасена. Он якобы пришел в себя, освободившейся рукою провел по лбу, выдавил на губах улыбку и сокрушенно молвил:

— Старость — не радость…

А заросший бородою слуга, который прекрасно понимал состояние души хозяина, поклонился присутствовавшим, скрывая в низком поклоне ироническую улыбку, взял за плечо испуганного слугу, всыпавшего отраву, и направился с ним к выходу.

— Не убивайте его, прошу вас, — чуть слышно проронила Сюзанна, поднимая испуганные глаза на своего рыцаря, искусно скрывавшегося за приставной бородой.

Рука его не выпустила отравителя, но в глазах блеснуло колебание, он задержался на минуту в зале.

Сюзанна почувствовала, что он борется с собою, ждала победы и боялась ее. Да, это он… Тягостное молчание она прервала первыми пришедшими в голову словами, а глаза говорили другое:

— Такая ужасная… ошибка, пане… пане… Сюзанна не совладала со своим душевным волнением, склонила голову на руки и, как дитя, зарыдала. И кто из присутствовавших мог догадаться, что молодая супруга княжича Януша плачет не от испуга за свою юную жизнь и не от радости за свое спасение? Что только безнадежная, не разделенная любовь могла вызвать такие обильные слезы.

Наливайко — это был он — еще раз окинул взором окаменевших гостей, слегка вздохнул и вышел, уводя с собой несчастного слугу.

Острожский замок окутала глухая темень. Была та пора, когда все живое покорялось ночи и забывалось хотя бы на короткий миг в сладком, все покоряющем сне.

И вот в эту-то пору глубокой ночи заскрипели кованые двери Онуфриевой церкви. Раскрылась половина створчатой двери, чтобы пропустить человека, и снова закрылась за ним. Человек постоял возле дверей, проверил рукою, плотно ли они закрыты, и молчание ночи нарушил цокот казацких подков о каменную дорожку, шедшую от церкви к воротам.