Налог на Родину. Очерки тучных времен

На что мой банкир вопрошал с ядовитейшей улыбкой, с чего это я взял, что скучнейшие чаадаевские письма ныне потребны хоть кому-либо, кроме профессиональных историков, философов да филологов? И мы, размахивая руками и чуть не опрокидывая бокалы, лезли в сумки за оружием, то бишь за ноутбуками. В заведении был бесплатный вай-фай, но официант смотрел на нас с ужасом, особенно после моей громогласной тирады, что в общественном российском сознании, подчеркнуто патриотичном (в отличие, скажем, от сознания английского, индивидуалистичного, где патриотизм есть частное дело, вроде половой жизни), – так вот, у нас в почвенники записывают абсолютнейших западников, типа, скажем, Лескова с его бессмысленным Левшой. Левша, по Лескову, вообще был образцовым сочетанием природного таланта с русской дуростью, когда безо всякой алгебры с геометрией, по одному «псалтирю да полусоннику» подковал танцующую английскую механическую блоху, которая, натурально, откинула после этого лапки… Загубил ее патриот Левша, как и свою жизнь…

В общем, мы много о чем успели покричать, пока компьютеры не загрузились, не подсоединились и «Яндекс» не выдал результат: «Философические письма» – меньше двух тысяч запросов за месяц: и правда не густо.

– Ну хорошо, – не унимался я, – давай посмотрим на дело со стороны личной экономики: как обстояло дело в хозяйстве в поместье помещика-славянофила, искренне видящего величие святой Руси в применении сохи? А как – в поместье помещика-западника, который вместо святых тайн русской души видел окрест пьянство, отсталость да скотство, а потому выписывал из-за границ английскую молотилку и немца-управляющего?

– Хороший вопрос, – наливаясь ехидством до самых ушей, отвечал мой банкир, – для докторской диссертации! Взять в один и тот же исторический промежуток десяток помещиков-почвенников и сравнить с десятком западников: сколько у них было на входе и выходе душ крестьян, как изменились надой и обмолот, продажи излишков… И, глядишь, окажется, что у западников их недовольные крепостные портили английские машины и изводили управляющих, а у почвенников, с божией помощью, снаряжали обильные обозы в Петербург… Твоя проблема в том, что ты настаиваешь на выборе между западничеством и почвенничеством, как на выборе между ножом острым и ножом тупым, и даже думать не желаешь, что в России эффективнее всего не один нож, а…

Но я, признаться, в запале его не слушал, продолжая гнуть свое. Если, настаивал я, мы не можем корректно сравнить коммерческий успех славянофилов и почвенников в середине XIX века, то давай перенесемся в конец. Кто двигал промышленную революцию? Кто развивал торговлю? Банковскую сферу? Разве почвенники? Да нет, брат, – капиталисты-западники, финансисты-западники, твои братья по офису, вот так!

– Не вот так, – мгновенно парировал приятель. – В торговле крупнейшие капиталы числились за старообрядцами, которые были не просто патриоты-почвенники, а в квадрате. Да и патриотическая борода украшала не только купцов, но и владельцев мануфактур, то есть не только Третьякова, но и какого-нибудь иваново-вознесенского Бурылина. Который, кстати, понимал, что рабочая сила – это не просто не имеющий родины ресурс, как полагал твой брат западник Ульянов-Ленин, а ресурс очень даже произросший на русской почве. И если бы не западники, то, дорогой мой, и революции бы не было!

Я проглотил то, с какой ловкостью вождя пролетариата мне записали в родню, но, закусив удила, продолжал ворошить историю, теперь уже близкую. А разве в недавние времена, кричал я, в СССР, когда противостояние славянофилов и западников имело вид борьбы комсомольцев со стилягами, последние не побеждали в бытовом плане, при одинаковости доходов? Разве твид на пиджаках стиляг не торжествовал над комсомольской чесучей, а джаз – над гармошкой на завалинке? Разве поэт-западник Евгений Евтушенко не жил шикарнее и стильнее поэта-патриота Егора Исаева, хотя тиражи книг Исаева были больше? А разве, сместимся еще ближе по времени, в перестройку диссидент-западник не начинал покупать раньше почвенника английский стилтон в валютном магазине хотя б потому, что знал языки и мог рассчитывать на иностранные гранты?

– Сдаюсь, – сказал тут мой банкир, – мне завтра рано вставать. Будем считать, я проиграл и плачу за ужин, а ты оставляешь на чай. Но поверь: что и денег, и привилегий вдесятеро больше Исаева с Евтушенко имел в Советском Союзе глава Союза писателей Георгий Марков. Который в быту был абсолютный западник, на публике – почвенник, а по сути – абсолютнейший циник.

– Цинизм – это и есть твой третий нож? – до меня наконец дошло.