Наложница фараона

Она почему-то не выдержала и перебила его, как ребенок, который хорошо выучил слова урока, пусть даже и враждебного для него, и спешит с гордостью повторить, сказать эти слова справедливому учителю…

— А я еще и не жила, еще и не начинала жить. Ведь так? Ведь это хотели вы сказать мне? Видите, я не боюсь!

И она почувствовала себя такой легкой и сильной, и бесстрашной. И такой юной. Именно теперь, когда она узнала, что жизнь ее почти прошла, она вдруг поняла, что бывает юность и почувствовала себя совсем юной…

— И вы хотели бы, чтобы я умерла, — торопилась она. — Вы думали, что для меня будет лучше умереть. Этого вы хотели для меня, когда предлагали мне отдохнуть?

Она говорила совсем радостно. И ждала радостно его ответа. Она увидела в темноте, как наклонил он голову, он кивнул утвердительно.

— Но посмотрите на меня! — она почувствовала, как радостно и звонко и легко звучит ее голос. — Я ничего не боюсь! Я все узнала и я ничего не боюсь. Не испугалась. Видите! Я хочу жить дальше. Нет, я не стара, не прозябание ждет меня, а жизнь. Посмотрите на меня!

Она вдруг почувствовала, что она красива. Теперь, когда она узнала, что жизнь ее почти прошла, она почувствовала, что она молода и красива.

Должно быть, он посмотрел на нее. Но она не почувствовала его взгляда. Только что она попросила, чтобы он посмотрел на нее. Но поняла, что на самом деле ей все равно, посмотрит он на нее или нет. Но почему ей все равно? Она поняла. Потому что для нее важно вовсе не то, что он увидит, а то, как думает о себе она сама, как она сама видит себя внутренним своим взором.

Но он, кажется, задумался немного. Затем сказал спокойно, мягко:

— Я хотел бы показать тебе тебя. Если ты согласна, если ты хочешь…

Она сразу поняла, что это будет плохое зрелище. Но возникло какое-то странное состояние, как будто она хотела причинить себе эту боль.

— Да, ответила она. — Я согласна. Я хочу увидеть себя. Покажите мне меня.

Они пошли дальше и все была ночь. После в темноте матово засиял темный гладкий пруд. Она увидела деревянные мостки. Ее спутник остановился. Она знала, что она должна подойти к воде. Она прошла по мосткам, подошла к самому краешку, встала на колени, и сквозь подол рубашки ее колени ощутили шершавость досок. Она вцепилась в доски пальцами обеих рук, потому что вдруг ей стало страшно упасть. И с этим страхом она наклонила голову. Она просто вдруг испугалась, что упадет, и не потому упадет, что увидит страшную себя.

В темной воде появилась она. Как бы вдруг беззвучно вынырнула и с какой-то страшной гримасой смеха подалась она в воде к ней на мостках. И вправду стало страшно и тотчас стало невозможно смотреть. У той, в воде, были растрепанные посекшиеся седые волосы — космы, глаза глядели с какой-то бессмысленной, почти шутовской и отчаянной тоскливой печалью, были большие губы и все лицо какое-то вытянутое и тяжелое.

Она знала, что там, в воде, это она. Это нельзя было изменить, это, наверное, и было то, что принято называть неоспоримой правдой. Она отразилась в гладкой воде, иначе быть не могло, никого кроме нее там не было.

Но она просто быстро и резко, толчком, словно она сама себя толкнула, откинулась назад. Она не захотела видеть дальше такую себя. Ведь если она не будет видеть такую себя, значит, ее такой как будто и нет.

Она поднялась и пошла к нему навстречу. Он все стоял поодаль.

— Я видела, — тихо сказала она и вздохнула. — И я знаю, что это такая правда. Но ее как будто и нет для меня. И пусть будет так…

Она не могла разглядеть в темноте, но почувствовала, что он улыбнулся. Она была спокойна. Подошла к нему.

— Теперь, — сказала она, — скажите мне, кто вы, и почему такое случилось со мной. Я знаю, что старость должна прийти, но ко мне старость пришла как-то неправильно, она пришла прежде жизни, прежде, чем пришла ко мне жизнь. Почему?

Ей было совсем спокойно и хотелось послушать его объяснения, интересно было.

Они остановились чуть подальше от пруда и пока не шли дальше.

— Ты запутала нить своей судьбы, — спокойно и чуть иронически произнес он, и продолжил тотчас. — Но тебя нельзя винить за то, что у тебя возникло такое желание. Ведь это желание прикоснуться к нити судьбы говорит о твоей одаренности…

— Но я не знала, что это нить моей судьбы, — она все же сумела перебить его. Ей было интересно и нетревожно.

— Ты не знала. Но я знал и хотел уберечь тебя. А мне помешали. Я не предусмотрел всего. Я многое понял, когда уже поздно стало…

— Вы знали, вы хотели уберечь. Кто вы?

— Ты не догадываешься?

— Нет, — она и вправду не могла догадаться, хотя чувствовала, что разгадка совсем проста.

— Я — твой отец. А ты не узнала меня. Ты забыла меня…

— Мне жаль. Но что в этом удивительного? Дети всегда забывают отцов и матерей, это так естественно, что следует возводить в добродетель незабывание… Но теперь я рада, — она и вправду обрадовалась.