Наложница фараона

Лейте слезы, мои глаза, лейте слезы о нем,
Пусть жемчужины слез текут на платье дождем.
Я вспоминаю тебя, когда спускается ночь,
И сердце ноет мое, горит — пылает огнем.
Ты голодных кормил, нищих ты оделял,
С бездомными бедняками ты делился своим жильем.
И мы с тобою вдвоем, две ветки, рядом росли,
Две на одном стволе, на высоком пышно цвели.
Поили нас корни дерева прохладной чистой водой,
И ветер листья качал, взлетая к ним от земли.
Сломила ветку одну, сломила злая судьба
Закрылись твои глаза и слезы мои потекли.
Все люди, как звезды в небе, ты же месяцем был,
Прекрасным светом своим ты людям в потемках светил.
Упал мой месяц с небес — судьба тебя унесла,
И мне теперь меж людей никто уже больше не мил…[7]

Сафия пела и пела; увлекалась и пела громко, чувствуя дрожь и переливы своего голоса, почти неподвластные ей. Это были ее чувства, и в этих песнях они были яснее, чем в жизни, и от этого было легко…

Теперь люди слышали самозабвенное пение, приостанавливались и покачивали головами. Но не осуждали, не хвалили; молчали; словно ждали, что дальше будет…

Она знала, что люди не любят ее. Она была непредусмотрительна, многое говорила опрометчиво, и потому была беззащитна. И вдруг стало казаться, что они могут полюбить ее, и она — их; ради Андреаса…

Держала его ладонь, теплую и плотную… чуть даже щекотно… к своей щеке приложила… почувствовала щеку мягкой… как это — так любить… так больно и хорошо… и он согреется весь… его ладонь, губы, глаза, брови…

* * *

К некоторым действиям, событиям и словам люди продолжали относиться очень серьезно; смеяться никто не намеревался; и напрасно Андреас говорил, что надо засмеяться. Уже стало такое, о чем скучно говорить. Хотя некоторые полагают, что если кроваво, то уже интересно и потому говорить стоит. Но я полагаю, что всякое кроваво — скучно. Впрочем, скучно — не означает, что не кроваво.

Вскоре стало слишком много людей, которых мучили, убивали и грабили; настолько много, что уже все признавали однозначность происходящего.

Однако все подготовлялось постепенно. Однажды город покинули Гогенлоэ. В сущности, ничего такого удивительного в этом не было; несколько городов подлежали юрисдикции Гогенлоэ и они могли жить в любом из этих городов. Как раз город, из которого они уехали, не подлежал их юрисдикции; не совсем ясно было, то ли он подлежит герцогской юрисдикции, то ли короля Альбрехта Габсбурга; то ли речь идет о городском самоуправлении, к последнему горожане особенно склонялись.

Вместе с Гогенлоэ ехала на своем вороном коне Алиба, жена бывшего судьи, старика Элиаса Франка. И вслед за Гогенлоэ, их вооруженными отрядами, спутниками и слугами, город покинули разного рода люди; среди них было много бродяг, неимущих, были и молодые сильные мужчины и юноши с оружием; были и женщины, одни из числа тех, что всегда следуют за войском или бандой, другие шли рядом с мужьями; а когда в окрестностях к ним ко всем начали присоединяться вооруженные чем попало крестьяне, крепостные Гогенлоэ, и крестьянские жены на повозках; стало ясно, что предстоят большие грабежи.

Но Андреас на этот раз не обдумывал происходящие события. Он очень обрадовался отъезду госпожи Алибы и в тот же день пошел к отцу. Старик остался только с одним, доброжелательным к нему слугой, остальные уехали вместе с Алибой.

— Я найму повозку и помогу тебе перебраться к нам, в наше жилище; мама не будет против, — предложил Андреас отцу.

Дряхлый больной старик задумался, затем покачал головой, отказываясь. Когда Андреас вечером рассказал об этом матери, задумалась и она; и, подумав, сказала, что нет, конечно, не была бы против, но понимает, почему отец отказался. Андреас и Сафии рассказал, что теперь может свободно навещать отца, и пообещал привести ее в гости к своему отцу, отец знает много интересного, ей будет интересно говорить с ним. Ей и вправду, пожалуй, было бы интересно, хотя ей больше хотелось увидеть мать Андреаса и поговорить с ней о его детстве, о его привычках, и самое важное — о его болезни и как помогать ему. Но о таком своем желании Сафия Андреасу не сказала; только сказала, что охотно повидается с его отцом.