Наложница фараона

Но смотрел он на Андреаса, как на изображение святого в церкви, — с отчаянием каким-то и безудержным благоговением.

И вдруг резко отвернулся, крикнул своим приятелям:

— Пошли! — и они двинулись дальше.

— Кажется, этот пропойца знает тебя, — заметил Андреасу Генрих. — А, впрочем, кто тебя в этом городе не знает! — прибавил он. — Ты у нас личность известная…

Андреас легко пожал плечами и снова улыбнулся.

На самом деле он вспомнил этого человека. Год или два тому назад Андреас прекратил его драку с женой, которая ждала ребенка. Но теперь Андреас по своему всегдашнему обыкновению не хотел напоминать о своем добром поступке. Этот человек узнал его, но Андреас не мог вспомнить его имя…

* * *

В большом зале ратуши ярко горели огромные свечи в серебряных больших подсвечниках. Длинный стол застлан был белоснежной скатертью. Слуги вносили все новые блюда с вкусными кушаньями. За столом поместились самые искусные и состоятельные ремесленники города, их жены и дочери, их мастера и лучшие подмастерья. Все были нарядно, богато одеты, блестели золотые и серебряные украшения.

Когда завершился парадный ужин, начались танцы на гладком полу. Музыканты стройно, красиво играли. Юноши приглашали девушек. Но никто не мог пригласить девушку на танец так мило и учтиво, как это делал Андреас.

Он заметил для себя одну совсем юную, лет пятнадцати, красивую девушку в темно-алом бархатном верхнем платье, из широких пышных рукавов которого выказывались девически худощавые руки в золотистых нижних рукавах с белыми манжетами. В четырехугольном вырезе видна была нежная бело-розовая шейка, но не грудь. Изящный красно-белый чепец позволял видеть гладко, на прямой пробор, причесанные рыжеватые волосы цвета золотистого меда. Девушка скромно опускала глаза и видны были ее реснички, тоже рыжеватые и тоненькие. Ее богатый и красивый наряд странным образом еще более подчеркивал ее застенчивость. Андреас увидел, что в ее маленькие розово-просвечивающие ушки вдеты большие золотые серьги — грушами. Это были серьги его работы, из тех, в узор которых он вплел иудейские коронки над буквами в свитках Торы. Андреас улыбнулся.

В ответ на его учтивое приглашение к танцу, она ничего не сказала, только быстро от застенчивости кивнула.

Сначала они протанцевали медленный танец. Андреас вел девушку, едва прикасаясь кончиками своих сильных и гибких мужских пальцев к ее сложенным слабенькой щепотью, нежно-розовым девичьим пальчикам.

Затем заиграли музыканты быстрый танец. Андреас пошел быстрым шагом, выбрасывая вперед то одну, то другую стройную ногу в легких прыжках. Колокольчики, вделанные в каблуки, зазвенели. Он чуть сжал нежную кисть девичьей ручки. Ей тоже пришлось быстро ступать и припрыгивать. Она раскраснелась и с интересом подняла на него глаза. В тот же миг непритворное изумление расширило эти наивные золотистые глаза. Она поразилась красоте юноши, танцевавшего с ней.

И прежде эта девушка что-то слыхала об Андреасе, но мало и смутно как-то. Красота Андреаса была известна, пожалуй, всем женщинам в городе. Всем женщинам и девушкам случалось говорить о красоте Андреаса, но, в сущности, красота эта никого из них не волновала, как не может волновать простые женские чувства прекрасное изображение юного святого на стене собора. Так был красив Андреас, что нельзя было и помыслить о браке с такой красотой, о каких бы то ни было заигрываниях и развлечениях. В еврейском квартале, где принято было отдавать девочек замуж совсем маленькими, от восьми до двенадцати лет, женщины о каком-нибудь красивом украшении или прекрасной ткани говорили: «Это красивее даже, чем Андреас». А в христианском городе женщины и девушки подшучивали: «Ах, Андреас, если захочет, высушит посуше своего святого!» Конечно, имелась в виду поговорка «Святая Екатерина мочит, святой Андрей сушит», потому что как раз на святого Андрея обычно подмораживало и начиналась настоящая зима. Но никто бы не сказал всерьез, что Андреас девичьи сердца сушит. Не только его красота, но и добронравие его всем было известно. Все любили его, но, кажется, ни одна девушка не была в него влюблена.