Наложница фараона

А та девушка, с которой он сейчас танцевал на пиру, жила замкнуто в богатом доме своих родителей; они всячески оберегали ее, только в одной маленькой церкви бывала она, и то, конечно, всегда в сопровождении служанки; да изредка отпускали девушку к одной из ее немногочисленных подружек (и тоже непременно из богатых солидных домов состоятельных ремесленников); и девушка в гостях скромно склонялась над пяльцами, изредка клала в рот засахаренный орех, аккуратно приоткрыв губки; и прислушивалась рассеянно к общему девичьему разговору. Она почитала себя некрасивою, и подруги, конечно, разделяли охотно ее мнение, поскольку, к сожалению, многим девушкам свойственна склонность к интригам и легкой злости. И сейчас, подняв глаза на юношу, танцующего с ней, девушка еще более смутилась. Она сразу увидела его приветливую, чуть смешливую улыбку, от которой лицо его светло-смуглое и немного отчужденное и таинственное в своей удивительной красоте, сделалось как-то проще, и милое совсем сделалось, а закругленный кончик носа был таким мило-смешным, и хотелось тронуть кончиком пальца и тоже улыбнуться.

И девушка почувствовала смятение… Эта красота… и этот милый приветливый взгляд, обращенный к ней… Нет, это ошибка! Не может эта красота вдруг сделаться такой милой и приветливой ради нее, такой простенькой и некрасивой… Нет, нет!..

Когда закончился быстрый танец, Андреас проводил девушку к ее матери. А та, женщина зоркая и по-женски умная, посмотрела на их лица и кое-что для себя поняла.

Девушка впервые присутствовала в таком большом собрании людей, и мать опасалась, что в наивной душе ее дочери поселится жажда суетных удовольствий. Это отец настоял, чтобы дочь отправилась с ними в большой зал ратуши; ей, мол, скучно, целыми днями сидит за вышиванием, надо ее повеселить. Мать даже подосадовала на супруга, с которым обычно жила в согласии; вот он балует девочку, а справляться с тем, что может последовать из этого баловства, придется ей, матери…

Матери этой девушки Андреас был известен, как всем в городе. Умная женщина была наслышана о его добром нраве, о том, какой он искусный мастер, о красоте его и говорить нечего было — солнце в сундук не замкнешь!.. И сейчас, бросив зоркий взгляд на лица юноши и своей дочери, мать восприняла Андреаса уже совсем по-иному; и практическим своим умом оценила его недостатки: пристрастия к покупке книг и раздаче милостыни, и то, что он обучен был своему мастерству в еврейском квартале и до сих пор там работал. Но эти недостатки вдруг показались ей не такими уж значительными. Юношеские пристрастия исчезают бесследно, когда молодой человек вступает в законный брак и делается отцом семейства; а что касается работы, так ведь ее муж богат и охотно поможет Андреасу, чтобы тот обустроил собственную мастерскую; Андреас и теперь такой искусный мастер, столько заказывают ему, а когда у него будет своя мастерская в христианском городе, заказов станет еще больше и все расходы быстро окупятся…

К двадцати годам Андреас был настолько уже значительной самоценной личностью, что, говоря о нем, как-то и не вспоминали его отца и мать. И мать этой девушки, с которой он танцевал на пиру, не вспомнила о них, размышляя об Андреасе, конечно, как о возможном своем зяте…

* * *

Когда отец, мать и дочь вернулись из ратуши в свой дом, зоркая мать уже заметила кое-какие перемены в характере своей дочери. Девушка изо всех сил стремилась скрыть свое смятение; она всегда была молчалива, но прежнее ее молчание было молчанием застенчивой наивности, теперь же она замкнулась, будто бы таилась от матери. И в то же время девушка стала как-то смелее. Теперь, когда она шила или вышивала, сидя рядом с матерью, и мать спрашивала: «Что с тобой?» или «О чем ты задумалась?», девушка отвечала тихо: «Мне хорошо, благодарю вас, мама»; и в ее тихом мелодичном голоске слышалась твердость решимости, какая бывает, когда человек принял твердое решение таить свои чувства и никому не открывать их.

По ночам девушка подолгу не могла уснуть и рано просыпалась. Невольно представлялось ей это прекрасное юношеское лицо, такое милое от этой милой приветливой улыбки… И улыбка эта обращена к ней, к ней… Но прошел всего лишь один день и одна ночь миновала, и девушка уже поняла свои чувства: она была влюблена…

Ей хотелось напевать за шитьем и вышиванием, хотелось украшать свою одежду и волосы; хотелось, чтобы в комнатах было особенно чисто и красиво. Ей хотелось что-то делать, чтобы руки ее были заняты и творили по мере сил чистоту и красоту. Те немногие домашние обязанности, какие были на нее возложены, и прежде исполняемы были ею с полным равнодушием, теперь сделались для нее веселой радостью действования. Радостно поливала она цветы в горшках на окнах; радостно помогала кухарке на кухне. Что за радость, когда руки твои так и летают, пальцы проворно снуют, и все ты делаешь быстро, чисто, легко и красиво…