Разводы крови на члене казались ему прожилками золота в камне. Удовлетворения в нем не было ни на йоту. Один раз, да еще такой аккуратный — не то, что любил Властелин Черной Пустыни. Для того и возил с собой не меньше десятка горячих сучек даже на самые легкие набеги. Чтобы можно было менять одну на другую, когда они начинали скулить под его ударами. Выбрасывая уставших и заменяя свежими и сильными. Чтобы они кончали под ним с визгом и криком, а он продолжал драть и драть, вбиваясь по самые яйца.
Эта мелкая нитарийка даже приблизительно не была похожа на то, что ему нужно. Подарок, конечно, редкий. Но вот он ее уже порвал — и редкость испарилась. Это как открыть старое вино и отпить глоток. На утро оно уже превратится в уксус, а тебе только и останется, что воспоминание о том, что только ты попробовал его истинный вкус.
Девочка, однако, ему нравилась. Она была какой-то особенно чистенькой и невинной по сравнению с уроженками пустыни и даже рабынями из других стран. Может быть, потому что ее кожа была светлее. Или потому, что ее губки, те, что между ног, аккуратно прикрывали ее дырочку, тогда как у девиц из пустынных племен они были видны, даже когда они просто стояли, сдвинув ноги.
Дари знал, что цветок у всех женщин разной формы, еще бы ему не знать. Но тех, у кого он плотно закрыт, как бутон, ему раньше не приходилось встречать. И хотя многие совершенно невинные и неприлично юные стонали на его члене, впервые рвущем преграду, и у них были широкие и длинные лепестки, он все равно подсознательно продолжал считать, что по-настояему невинны те, у кого цветок закрыт.
Надо же… Нитарийка — и невинная даже с виду. Может быть, только это ее свойство помешало ему оттрахать ее до состояния тряпочки, невзирая на боль и незажившую рану. Она была покорна и чиста. Он возьмет ее еще раз, когда она заживет.
Молчаливая и дерзкая. Невинная и развратная. Не пытается угождать и боится, но старается не показать страх.
Дари чуть не забыл, что сегодня вечером собирался хорошенько опустошить яйца, а вовсе не возиться со своим подарочком. Редкость — не редкость… он тот, кто ел с тончайшего золота у королей этого мира и ел с него кости, которые не будут жрать собаки. Ему было наплевать, если бы он ее сломал и порвал. Но что-то его остановило.
Узенькая, нежная, трепещущая под прикосновениями. Невинный цветок.
Иногда он любил в ярости прийти в свой гарем или на аукцион рабынь и найти самую нежную на вид, чтобы к утру она валялась на коврах вся залитая его спермой с вывороченными губами и опухшими дырками, вытраханная до предела, обкончавшаяся и изломанная, в следах плетей и синяках. Даже удовлетворения после таких ночей было сильнее.
Этот невинный цветок хотелось развращать постепенно.
Странное ощущение. Странные мысли. Непривычные.
Дари нахмурился, не понимая сам себя.
Он лег рядом с ней, сопящей как ребенок, хотя она явно была взрослой, и смотрел долго-долго, пока его самого не сморил сон.
Утро
Я проснулась, не сразу поняв, где я нахожусь. Целую минуту я нежилась в мягкой кровати, думая, что я у себя дома, с мамой, что скоро она придет будить меня на завтрак и впереди будет прекрасный новый день.
И даже руку мамину почувствовала, как она гладит меня… вот только почему сначала по плечу, а потом по бедру, а потом забирается между ног?
Я распахнула в ужасе глаза и встретилась взглядом с мужчиной, лежащим рядом. Черные его глаза смотрели огненно и жадно. Одну руку он закинул за голову, а вторая блуждала по моему телу, забираясь в самые интимные уголки.
Я вспомнила. Все вспомнила. И проклятый перевал, и плен, и невольничий рынок, где меня лапали все подряд. И то, что было вчера. В этой спальне. С этим мужчиной.
Я так устала, что заснула рядом с ним, с человеком, который взял меня.
Дари! Его зовут Дари, я вспомнила.
Он смотрел на меня, сощурив жестокие черные глаза, словно знал, о чем я думаю. А я ни о чем не думала. Я не понимала, что происходит. Неужели он собирается продолжить? Но я больше не представляю для него никакой ценности.
— Доброго утра, нитарийская красавица. Как твой цветок?
Несколько секунд понадобилось мне, чтобы понять, что за цветок он имеет в виду. Волна горячего стыда затопила меня с ног до головы и я подскочила с кровати, рванувшись куда-то в сторону. Понятия не имею, куда я собиралась, но Дари все равно не дал мне возможности сбежать, поймав за талию и опрокинув в ворох одеял и перин. И навис сверху.
Мне хотелось вырваться, не хотелось, чтобы он касался меня. Он вчера использовал меня для своего удовольствия, не думая о том, что я чувствую. И больше всего мне хотелось исчезнуть и чтобы он никогда меня не касался. Я была согласна даже отправиться в общую камеру с рабами, если мне дадут там забиться в уголок.
Но Дари даже не собирался давать мне свободу. Он нависал сверху, изучая меня своим мужским плотским взглядом. От которого все внутри сжималось и пульсировало и пересыхало во рту.