Нам не дано предугадать. Правда двух поколений в воспоминаниях матери и сына

В это время папа́ служил в Дворцовом ведомстве. Ожидался приезд Царя Александра II с молодой новобрачной четой Эдинбургских. Единственная дочь Государя вышла замуж за сына королевы английской Виктории. После венчания в Петербурге последовал приезд и в Москву. Мы готовились к этому событию, шились туалеты, много было разговору, кто куда попадет. Предполагались обеды, бал и пр. С нашим Двором приезжали Наследник Германский с супругой, английский принц Уэльский с супругой и много других высочайших гостей. Назначен был большой обед в Кремлевском дворце, на который я не надеялась попасть, как вдруг получила приглашение. Я была наверху блаженства и, кажется, никогда не забуду этого обеда. Когда мы вошли в залу, моим очарованным глазам представилась сказочная картина! Убранство столов, зала было изумительное. На царском столе красовались лучшие художественные предметы из серебра и золота – хранящиеся в Оружейной палате братины, кубки, фигуры, вазы и другие старинные вещи, русские и иностранные. Свет, обилие цветов, хрусталь – все сливалось в одно гармоничное целое. Когда все собрались, двери распахнулись и вошел ОН, наш Царь, ведя под руку принцессу Александру Валийскую. За ними попарно шествовали другие, не помню, кто с кем. Распорядители показали нам на наши места.

Моим кавалером был родственник папа́ гр. Адлерберг, сын министра Двора. Весело и оживленно прошел обед. После обеда перешли в другой зал и начался cercle[60], т. е. обход нас и представление высочайшим особам. Меня представили принцессе Валийской и Германской Виктории, дочери королевы Англии.

Разговор с ней коснулся художества, она рисует и хотела заняться живописью в Кремле, снимая виды на Замоскворечье. Разговора с английской принцессой я не помню. Познакомилась я с их мужьями. Принц Уэльский был веселый, милый, типа bon vivant[61]. Германский принц Фридрих Вильгельм – замечательно красивый, сдержанный, скорее угрюмый. Высокого роста, с окладистой бородой, облик древнего рыцаря. С ним разговор не клеился. А с Валийским можно было и пошутить, и посмеяться.

Вдруг, взглянув в сторону нашего Царя, я почувствовала его пристальный взгляд и, к удивлению моему, услышала следующие слова: «Позвольте вам представиться!» Я наклонила голову, глубоко присела, когда рука его пожимала мою, и он продолжал: «Скажите Луизе Трофимовне, что завтра в 3 часа я буду у ней с моими молодыми, хочу их ей представить». Не помню, что он говорил еще, сердце мое сильно билось, я была очень счастлива. Вскоре начался разъезд, и мы вернулись домой. Я тотчас исполнила данное поручение.

На другой день, как сказал Государь, ровно в 3 часа дня раздались три звонка снизу, и Царь с дочерью и зятем всходили по нашей лестнице. Maman одна встретила их. Мы ждали в ее кабинете, где был готов чай, который я разливала. Было нас четверо, maman, Александр Михайлович, папа́ и я. Пробыли высочайшие гости у нас больше часу. Государь между прочим спросил меня, курю ли я, и подал мне открытый портсигар. Жалею я, что не взяла на память его папироску!

В этот же день вечером был бал в Собрании, на который мы поехали и на котором мне было очень весело. Началось с полонеза. Государь шел с женой предводителя дворянства. Все шли попарно при звуках чудного полонеза из «Жизни за Царя». Как торжественно и красиво было это шествие! Богатство мундиров, дамские туалеты, бриллианты, веселое настроение – все способствовало общему ликованию. Ко мне подошел герцог Албанский, прося пройтись с ним в полонезе. Он заговорил по-английски и был очень доволен, что я могла с ним разговаривать на его языке. Началась высочайшая кадриль в carre. Меня на эту кадриль пригласил весельчак принц Валийский. С ним было очень свободно и весело.

На другой день, кажется, все уехали, и Москва опустела.

Без хронологического порядка пишу, как говорится, как попало, по мере того как пишу, всплывают образы давно отошедших интересных людей. Вспоминаю, например, уютную гостиную-кабинет бабушки Луизы Трофимовны, куда нередко вечером приезжали умные люди провести часа 2–3 в приятной беседе. В числе их на первом месте назову Юрия Федоровича Самарина, блестящий ум которого знала вся Москва. Приезжал Дмитриев, бывший профессором Московского университета, но в то время уже покинувший кафедру. Затем часто бывали супруги Черкасские, князь несколько резкий, авторитетный, жена его скромная, симпатичная, уже немолодая. Бывала вечером и старая кн. Четвертинская, мать милейшей кн. Н. Б. Трубецкой. Четвертинской было уже под 90 лет, говорила она глухим басовым голосом, одевалась не по летам молодо, ездила на балы с открытой шеей, закрывая легким газом свои старые кости и кожу. Здоровья была она изумительного и однажды на вопрос моей belle-mere, болела ли она когда-нибудь, она пробасила: «…quatorze fois pour accoucher»[62]. Бывала у нас также умница Ек. Фед. Тютчева, ее споры и разговоры с Самариным я жалею, что не записывала тогда. Это был блестящий фейерверк остроумия, но касались они часто и серьезных вопросов политики, религии и т. д.