Нам не дано предугадать. Правда двух поколений в воспоминаниях матери и сына

На следующий день мы продолжали ехать по этой северной дороге, и хоть эта часть была менее населена, мы каждый день находили еду и ночлег для нас и лошадей. Мы покрывали около сорока верст в день от деревни до деревни, и путешествие большей частью было монотонным и без всяких приключений. Эта часть Сибири представляет собой обширную равнину с разбросанными по ней небольшими березовыми рощами и поросшими кустарником болотами, не служившими для нас препятствием, так как зимой они замерзают. Монотонность дороги иногда оживляло появление животных и птиц: лисиц, зайцев, горностаев, куропаток, которые внезапно выскакивали из кустов, испуганные нашим появлением. Погода была холодная, но безветренная, и мы могли легко переносить восемь или девять часов при тридцатиградусном морозе. Нам не было ничего известно о продвижении армии большевиков, не знали мы и того, где была наша армия и где была линия фронта. Немногие отряды, встреченные нами, тоже не были ни о чем осведомлены. В конце концов после двухнедельной езды по этой пустынной дороге мы решили двинуться к югу в направлении железнодорожной линии и присоединиться к армии в Новониколаевске[91]. Там были госпитали, и мы предполагали, что вдоль Оби будет организовано сопротивление. Новониколаевска мы достигли 17 декабря после трехнедельного пути из Омска. Мы проехали около пятисот верст.

Нас ждал сюрприз. Город был эвакуирован, армия деморализована, и никакое сопротивление не могло быть организовано. Некоторые группы лидеров считали сопротивление бесполезным, другая группа, возглавляемая генералом Каппелем, отступала на восток, адмирал Колчак был бессилен, и полный беспорядок царил среди военных и гражданских властей. Поезд с нашими ранеными и госпитальным оборудованием, посланным из Омска, был захвачен врагом, а местное отделение Союза земств также занималось эвакуацией своего госпиталя. Они предложили нам место в своем поезде. Предложение было соблазнительным. После двадцати дней езды по морозу оказаться в теплушке казалось для нас роскошью, но у меня было слишком много горького опыта, чтобы доверять порядку или, вернее, беспорядку, который царит на железных дорогах во время отступления. Как часто я видел эти длинные цепочки составов, беспомощно стоявших на станциях с замерзшими двигателями, ожидающих своей очереди, людей, спешно покидающих поезда, пытающихся безуспешно найти лошадей в соседних деревнях и бросающих свое добро, когда враг подходил ближе.

Так как враг был далеко позади нас, у меня еще было время. Я решил ехать на поезде, но так, чтобы наши лошади всегда были под рукой. Часть персонала поехала на поезде, а другая группа из более выносливых людей осталась с лошадьми и поехала на санях вдоль железной дороги, выясняя на станциях, проехал ли наш поезд. В случае трудностей люди с санями не были бы далеко от нас, и мы бы смогли продолжать путь более безопасным способом. Другой проблемой передвижения по железной дороге было то, что ею ведали чехословаки и потому использовали лучшие паровозы и вагоны для своей отступающей армии и не разрешали русским и полякам опережать их собственные подразделения. Следующая очередь была для поляков, и позже всех пропускали поезда, занятые русскими. А поскольку это были в основном госпитали и составы с гражданскими беженцами, то военные власти, ведавшие движением, не обращали на них особого внимания. Русские отряды отступали в основном на санях и пешком.

В результате наш поезд оставил Новониколаевск только за день или два до захвата города красными. Все то время, что мы выиграли у врага, пробираясь на санях снегами, мы потеряли за те семь дней, что наслаждались теплом и сравнительным комфортом нашей теплушки в поезде, который безнадежно застрял на станции. На следующий день после 70-верстного ночного перегона мы увидели печальную картину составов, стоящих на станции и ожидающих своей очереди. Мы вышли из поезда, нашли своих людей и лошадей, которые поджидали нас у станции, и продолжили наше путешествие через леса по равнинам Сибири. Я никогда не смогу простить себе своей близорукости, заставившей меня потерять столько времени, так как это стало причиной моих будущих несчастий.