Первым кивнул Федя, Фёдор Марков, тоже из унтеров. Выросший на Финляндской стороне, сам из "нобелевцев" - рабочих "Людвига Нобеля", - он видел десятки, сотни знакомых лиц в толпе. И в них он будет стрелять? В тех, кто роднее командира? В тех, с кем ходил стенка на стенку? Кто прикрывал от ударов? Кто давал послед
ний рубль взаймы? Да ни за что! И точно так же думали все те, кто слушал Кирпичникова в тот вечер. Утром их подняли за час до положенного времени. Повсюду сгрудились вокруг унтеров солдаты. Кто-то кивал, кто-то бубнил: "Вот затеяли-то...Нет...Что-то будет! Если сделаем - дорога на каторгу, а то и в петлю!". Если кто-то думал слово вставить поперёк, то его пинали в бок, и он замолкал. Уже через полчаса запасники набросились на патронные ящики, запасаясь патронами впрок. Из сумок выкинули всякую дрянь, ну навроде положенных по уставу платков, и заполнили доверху огнеприпасами. Тяжесть их успокоительно давила на сердца запасников. Чем больше патронов: тем больше веры в то, что на петлю не пошлют. Почти никто не говорил. Слышались только нервные смешки да подзуживания. Кирпичников обходил бойцов и унтеров, вселяя уверенность в то, что выходить никак нельзя! Силой их не взять, кто ж на такую ораву набросится? В последнее верилось с трудом. Нужно было спаять солдат, а ничего лучше, чем кровь, ещё никто для этого не придумал.
Засветло, ровно через минуту после шести, в казарму прибыл штабс-капитан Лашкевич.
Позади него ещё двое офицеров, помощники по учебной части. - Урраа!!! Урра-а-а-а! - громогласно разнеслось под сводами.
Но это был не радостный приветственный возглас - в этом крике чувствовался надрыв, боль, смешанная с неуверенностью. А ещё намётанный глаз увидел раздувшиеся от тяжести патронные сумки, а у солдат в передних рядах топорщившиеся
нагрудные карманы. Так не приветствуют командира. Лашкевич почувствовал неладное. Он вскинул правую бровь и на повышенных тонах спросил:- Как это понимать? - властно спросил Лашкевич.
- Это знак того, что не будем мы вам подчиняться! Слышите? Не выйдем мы расстреливать! - воскликнул Фёдор Марков.
Кирпичников, сощурив хитрые, низко посаженные глаза, одобрительно кивнул.
Лашкевич резко развернулся, бросился к двери...