Нам здесь жить

— Но с другой стороны, за Бонифация как за еретика-рецидивиста много не дадут. Получается строго согласно закону сообщающихся сосудов: там прибавилось, зато оттуда убавилось. Ах да, — спохватился Улан, — я ж не зачитал тебе итог наблюдений самого Вальтера. Это нечто вроде служебной характеристики Бонифация…

— Надо ли? — хмыкнул Петр. — Судя по блистательному отзыву его начальников, многое и так понятно. Характер у испанца нордический, стойкий и беспощадный к врагам рейха и римского папы. Словом, сволочь еще та, — он поморщился. — Знаешь, я уже начинаю слегка жалеть, что спас его. Странно, а мне он показался вполне приличным мужиком. Знаешь, эдакий Филя-простофиля, не привыкший и не умеющий кривить душой. Опять же и срок в зоне мотал, причем немалый, куда больше моего. М-да-а, вынужден признать, что первое впечатление в кои веки меня виртуозно надуло. И зачем литвинки его носки стирали? Пусть бы стояли возле его койки, ароматизировали атмосферу в качестве освежителя.

— А вот и не сволочь, — возразил Улан. — Судя по отзыву Вальтера он…

Сангре слушал и с каждой секундой удивлялся все сильнее. Получалось, испанец и впрямь ничего себе. В общении прост, не надменен, не высокомерен. В боях с литвинами и прочими дикими племенами проявлял себя, как и должно молодому рыцарю, то есть был бесстрашен и лих, порою до чрезмерности. Однако после сражений в проявлении неумеренной жестокости по отношению к пленным не замечен, разных вольностей с литовскими женщинами себе не позволял и вообще, по мнению Вальтера, вел себя Бонифаций с язычниками излишне мягко. Особенно это касалось упорствующих, коих испанец никогда не приказывал вешать на страх остальным, как принято в ордене, но настаивал, чтобы с ними вторично побеседовал священник. А когда не помогало, все равно оставлял им жизнь, уверяя, что со временем они непременно узрят свет истинной веры и раскаются в своих заблуждениях. Да и торговать ими тоже ни разу не пытался.

— Значит, мое первое впечатление не было ложным, — констатировал Петр. — Надеюсь, то же самое Вальтер скажет и инквизиторам.

— Может, и скажет, — подтвердил Улан, — если увидит. Дело в том, что они куда-то укатили из владений Тевтонского ордена. Сведения точные, поскольку он сам ехал вместе с ними аж до Рагнита, где они и расстались: наш немец подался в Христмемель, а те неизвестно куда. Кстати, — оживился Улан, — как думаешь, где проживает боготворимая им за красоту, ангельскую доброту, великий ум и глубокие познания в медицине кузина Изабелла, с которой он до сих пор продолжает вести переписку, примерно раз в два-три месяца получая от нее очередное послание? — и он с улыбкой уставился на друга.

— Спорим, угадаю местожительство этой виноградной доньи с одного раза, — предложил Петр.

— Почему виноградной? — удивился Улан, но догадался сам. — Ах да, из-за имени, — и он протянул руку, желая заключить пари, но, вовремя спохватившись, отдернул ее и погрозил пальцем: — Совсем забыл, ты ж сам успел с ним поговорить. Ну и что этот крестоносец еще рассказал тебе помимо восторженного описания многочисленных прелестей кузины?

— То, что был недолгое время тамплиером, не скрыл. А вот о монахах, прибывших по его душу, ни словом не обмолвился. Хотя не думаю, что скрывает. Скорее, действительно не знает, что за ним открылась охота, поскольку когда рассказывал о своем бегстве из Арагона, причину не утаил. Мол, боялся попасть в лапы инквизиторов, вот и скитался по Европе на пару с доньей Каберне де Рислинг.

— И что ты обо всем этом думаешь?

Петр помедлил с ответом. Встав с постели, он плеснул себе в чашку из стоящего на столике кувшина клюквенного настоя, выпил, и, с тоской покосившись на потемневшие от недостатка света на улице слюдяные оконца, со вздохом констатировал:

— Так я и не поспал. И где мне теперь силов набраться для ночного забега? А между прочим, секс — это тебе не спорт, тут здоровье требуется.

— Ты не ответил, — напомнил Улан.

— Загадочная история, как глубокомысленно сказал доктор Ватсон Шерлоку Холмсу, — откликнулся посерьезневший Петр, наливая себе вторую чашку. Осушив ее, он задумчиво повторил: — Весьма загадочная. А кое-что вообще не вписывается в общую картину. Нет, порознь голоса твоего Вальтера и моего Бони звучат более-менее, но стоит вслушаться и сразу понятно: кто-то один фальшивит. И этот кто-то однозначно не твой дойч. У него для вранья все слишком сложно.

— Считаешь, Бонифаций о чем-то умолчал?