Нам здесь жить

Но рассказывать о своем замысле он не торопился. Поднявшись с лавки, он задумчиво прошелся по комнате. Сангре продолжал сидеть, внимательно наблюдая за другом. Тот шагнул к столу, где стояла чернильница с несколькими гусиными перьями, а на углу лежали несколько чистых листов бумаги. Неторопливо выбрав перо, Улан провел по острию пальцем, удовлетворенно кивнул и, обмакнув его в чернильницу, нарисовал на листе три круга. Один был побольше, второй поменьше, а третий совсем маленьким. Помахав бумагой в воздухе, чтоб чернила быстрее просохли, он показал рисунок другу, спросив:

– На что похоже?

– Если ты собираешься мне на досуге преподать пару уроков из Лобачевского, то я в его загадочной геометрии дуб дубом, – предупредил Сангре.

Улан вздохнул и пояснил:

– Большой – Русь, поменьше – будущая Украина, самый маленький – Белоруссия. Был один-единственный славянский народ, а стало аж три. Или нет, четыре, а то и пять, – и он провел в среднем круге две черты, разделив его на три неравные части.

– А почему ты поделил Украину? Крым имеешь в виду? Или Галичину с юго-востоком, которые, к гадалке не ходи, тоже вот-вот от Киева откачнутся?

– Откачнутся, – согласился Улан. – А почему?

– Козе понятно, – пожал плечами Сангре. – У одних фашисты всем заправляют, этот, как его, кривошатунный сектор, а другим неохота жить в бандитском государстве, если это вообще можно назвать жизнью.

Улан покачал головой.

– Это, дружище, всего-навсего ускоряет процесс неизбежного раскола, не более. Будь иначе, они рано или поздно все равно разбрелись бы в разные стороны – чересчур разные. И вера, и менталитет, и многое другое. А из-за чего наступили различия? Да из-за того, что проживающие на этих территориях долгое время жили в разных государствах. Одни в Польше, а потом в Австро-Венгрии, другие в Литве и далее в России. Третьих же, что на юго-востоке, сейчас вообще нет, появятся аж лет через шестьсот, причем отовсюду, образовав эдакую солянку, и, понятное дело, родными для первых двух им тоже никогда не стать. Вот мне и подумалось, что если бы каким-то образом всех славян, пока у них нет никаких глобальных различий, вновь соединить под одно начало, под одну крышу, – и он, обмакнув перо в чернильницу, обвел круги, – то потом ни у кого и мысли не появится насчет отделения.

Петр задумчиво посмотрел на лист, почесал в затылке и мрачно произнес:

– Вообще-то я имел в виду Владимирскую Русь и то, что к ней прилегает: Псков, Новгород, Рязань и так далее. А твое предложение… Помнится, ты всегда называл меня мечтателем и прожектером. Сдается, мои прожекты – не что иное как мелкая пыль под слоновьими копытами твоего утопического плана. Это ж невозможно.

– Сейчас запросто, – твердо возразил Улан. – Галицко-волынская земля пока остается независимым королевством, остальные украинские земли тоже. Да, они платят дань Орде, но это не в счет, и Русь платит. Разве белорусы… Эти уже под Литвой, но и у них особо ничего не изменилось.

– И каким образом они объединятся? Добровольно? Народы с радостью согласятся, а правители? Кому захочется свою власть терять? Корона, конечно, потяжелее лапши, но сомневаюсь, чтобы кто-то, к примеру, те же правители Галичины, дозволят смахнуть ее со своих ушей по доброй воле.

– Их согласия как раз и не требуется, – мотнул головой Улан, – поскольку им обоим очень скоро, лет через пять-семь, точно не помню^[46], суждено погибнуть в какой-то битве, причем без оставления мужского потомства. То есть объединителю Руси надо лишь немного обождать и Галич с Волынью сами упадут ему в руки. А вот с остальными Рюриковичами и впрямь проблема, – помрачнел он. – Кого из князей ни возьми как кандидата в цари, остальные вмиг на дыбы встанут. Понимаешь, они все между собой в родстве, пускай и отдаленном, а потому примириться с тем, что кто-то из них возвысится, никогда не смогут. Значит, нужен нейтрал, чужак, как в старые времена, когда призвали княжить Рюрика… – и он, замолчав, многозначительно посмотрел на Петра.

– Гедимин?! – ахнул Сангре, догадавшись, к чему клонит его друг. – Эй, нехристь, ты того! Остри, но знай меру!

– Я не шучу, – покачал головой Улан.

Ошарашенный Петр долго вглядывался в его невозмутимое лицо и, наконец, убедившись, что тот говорит серьезно, выдохнул:

– Уланчик, стой! Ты сошел с ума не на той остановке. Русь под Литвой?!

– Почему под? Вместе. Да и то вначале, а далее… – он улыбнулся. – Ну не говорим же мы, что Русь оказалась под варягами, когда пришел править Рюрик, а за ним Олег, верно?

– Сравнил, – хмыкнул Сангре. – Сколько тех варягов-то? Русь их проглотила и все.

– А сколько тех литовцев? Думаешь, намного больше? Тоже проглотит.

– А заворота кишок не случится? – хмыкнул Петр.

– Нет, – упрямо мотнул головой Улан. – Даже легкого несварения не будет. А знаешь почему? – и он выпалил: – Да на мой взгляд, Литва – та же Русь, только моложе лет эдак на триста и со всеми достоинствами и недостатками, присущими юному организму. Точно, точно, сам прикинь.