Намек. Архивный шифр

Пройдя механически мимо бесконечных пакгаузов, складов и мукомольни, Алексей внезапно оказался на самой окраине поселения. За грунтовой дорогой, ещё сухой благодаря отсутствию осенних дождей — обширное поле, дальше — холмы, перелески, пегие от сочетания позолоченной листвы с ещё зелёной. Не сказать, чтобы вид привлекал особенной красотой, но светлый простор всё же радовал глаз. Алексей нимало не представлял, где находится, зачем он здесь и куда должен направиться дальше. Настроение сложилось легкомысленное, даже приподнятое. Но при любом сосредоточении мысли возвращалась болезненная пульсация в затылке, сознание будто дурман заволакивал. Вместе с болью, вытесняя внятные мысли, в голове начинали пульсировать строки Бальмонта: «Бешено мчатся и люди, и боги… Майя! О, Майя! Лучистый обман…»

Бесцельная прогулка по дороге вдоль поля способствовала тому, что дурман слегка рассеялся. Как-то само собой, без внезапных озарений Алексею стало понятно, что он находится в Чудово, в семидесяти верстах от Новгорода. Он чувствовал, что пора переменить положение: пора действовать, двигаться не наугад, а в каком-то осмысленном направлении. Ведь трактирщик пожелал ему доброго пути! Единственное, что сумел придумать: надо сесть в поезд и отправиться обратно в Москву. Должно быть, он приезжал в Новгород для того, чтобы посмотреть древний город. Однако ничто из городских достопримечательностей толком не запомнилось. Проклятая рассеянность! Теперь уж пора возвращаться: отец станет сердиться, если он задержится.

С огромным трудом заставив себя расспросить встречного мастерового, Алексей узнал дорогу к вокзалу. Было не далеко, он потихоньку добрёл пешком. Деньги, взятые в дорогу, оказались при нём, нетронутые. По счастью, поезд из Петербурга ожидался как раз к вечеру. Алексей взял билет до Москвы, так и не вспомнив, что обратный билет, только на другую дату, лежал у него в саквояже.

В поезде его всё время мутило — от покачиваний на стыках, от торможений и разгонов. Мутилось и сознание, болела голова. Он то задрёмывал, то, ненадолго очнувшись, невидящим взглядом смотрел в окно. Пока ехал на извозчике до Сивцева Вражка, сидел с прямой спиной и закрытыми глазами: их невыносимо резало, и веки будто распухли. Переступив порог родного дома, Алексей стал заваливаться на руки кухарке, которая еле справилась его удержать и усадить. Пять дней провалялся в забытьи с периодическими приступами лихорадки. Впоследствии он узнал, что врач нашёл у него опасный ушиб головы и нервную горячку.

— То, что вы сохранили сознание, оставались на ногах и сумели самостоятельно добраться до дому, — настоящее чудо!

Врач вознамерился выяснить, что же случилось с Алексеем: видно, имел поручение от отца, да к тому же и сам интересовался знать. Сообщать правду Алексею категорически не хотелось. Отец и так считал его не способным к самостоятельной жизни. Но ведь невозможно научиться делать дела, не попытавшись и не набив шишек! Пришлось объяснить ушиб неловким падением. В неуклюжесть сына отец поверил легко.

Опасная травма надолго уложила Алексея в постель. Времени хватало, чтобы снова и снова гадать: что же на самом деле произошло. От отца он уже знал, что ехал в Новгород для участия в съезде. А самому смутно представлялось, что имел при себе какие-то ценные бумаги. Хоть врач и обнадёживал, что Алексей идёт на поправку, но всё же мысль о неведомой потере всякий раз вызывала боль в затылке, которая усиливалась, если Алексей старался думать дальше и в конце концов заставляла его прекратить старания.

Впоследствии Николай помог Алексею восстановить события — отчасти по памяти, отчасти при помощи логики.

Прежде всего, Извольский, наконец, осознал то, во что так не хотелось верить: при нём был документ и тот пропал. Человек, который встретил Алексея на вокзале и повёл тихими привокзальными переулками, стукнул его чем-то увесистым по затылку, забрал папку со сметами, не тронув, к счастью, текста выступления, но после этого не убежал, а затащил находившегося в беспамятстве господина Извольского в трактир. Видимо, преступник был достаточно силён, чтобы удерживать своего бесчувственного спутника в вертикальном положении и представить того как легкомысленного приезжего, всего лишь перегулявшего ночью. Возможно, он заказал выпивки «на опохмел», а может, попросил рассолу или крепкого кофе. Нельзя было исключать, что он, вдобавок к удару по голове, дал Алексею понюхать хлороформа, а впоследствии заставил проглотить водки — лишь бы тот подольше не проснулся. После этого незнакомец удалился, заботливо попросив хозяина заведения приглядеть за «приятелем» и его вещами.

Ясно, что этот человек не хотел ни огласки, какая случилась бы, если бы он бросил приличного господина валяться посреди улицы, ни погони, если бы Алексей очнулся слишком скоро. А приглядеть просил, чтобы не быть впоследствии обвинённым в разбое и воровстве.

Вначале Алексей не сомневался, что новый знакомый действительно был направлен распорядительным комитетом для встречи гостя из Москвы.