Намек. Архивный шифр

— Увы, я вовсе не специалист, не учёный! — пояснил Павел Егорович Извольскому. — Но я горячо интересуюсь научной жизнью и стараюсь не пропускать крупных мероприятий в разных областях знания. Историей увлечён особенно.

И собеседник с гордостью добавил:

— Я посещаю Археологические съезды, начиная с Харьковского!

Алексей почувствовал себя новичком в сравнении с этим старательным дилетантом. Ведь он-то не бывал ещё ни на одном съезде, только ознакомился со сборниками трудов предыдущего. Кое-как, чтобы не ударить в грязь лицом, припомнил рефераты, показавшиеся интересными, а Лейн по этому поводу передал с поразительно точными подробностями содержание дискуссий по докладам и даже назвал фамилии выступивших в прениях наиболее известных учёных.

Лейн принимал участие на добровольных началах и в археологических экспедициях, и даже в организации экскурсий для ознакомления приезжих учёных с местными древностями. С учёными из разных губернских архивных комиссий был лично знаком.

— Я счастлив, что в этот раз удостоился стать депутатом в совете съезда от Вятской учёной архивной комиссии! Я, конечно, не вхожу в учёный комитет, но привелось наблюдать обсуждение вашей заявки на участие с докладом. Ваше сообщение включили в программу без единого возражения! Будь моя воля, поставил бы в программу пленарных заседаний. Уверен, что на заседании отделения вы произведёте фурор.

Алексей почувствовал себя польщённым.

Новый знакомый объявил, что заинтригован названием доклада господина Извольского и кратким сопроводительным текстом к нему.

— Масоны — люди оригинальные и скрытные, документов своих где попало не разбрасывают.

— Так ведь документы, что оказались в моём распоряжении, — дело давнего прошлого! — скромно заметил Алексей, но добавил не без гордости: — Но вы правы: пришлось потрудиться, чтобы их раздобыть.

— Счастливая случайность, что меня направили встретить именно вас!

Коллега расспрашивал с интересом и знанием дела. Одно удовольствие — обсуждать с таким человеком детали и спорные выводы. Алексей не сказал только о том, что сам лично обследовал особняки. Больше упирал на анализ смет, на обнаруженное им явное расхождение в цифрах. И ещё умолчал о старом аристократе, который предоставил ему беспрепятственный доступ к личному архиву. Павел Егорович очень интересовался содержанием смет, их авторством, даже внешним видом. Похоже, сомневался в подлинности документов, но вежливость не позволяла высказаться вслух. Вряд ли он подозревал Алексея Извольского в подлоге — скорее в неопытности.

В конце концов Алексей приостановился посреди пустынного проулка и вытащил из саквояжа папку. Отчего заспешил, не дотерпел до той минуты, когда уселись бы в трактире, Извольский и сам не мог понять. Ветра не было, и ничто не угрожало сохранности документов. Неудобно придерживая на весу, стал показывать Павлу Егоровичу одну смету за другой…

В следующий миг, когда Алексей мог опять отчётливо вспомнить себя, он стоял посреди всё того же тихого переулка, потерянно оглядываясь по сторонам. Солнце в зените заливало улицу и ласково гладило Алексея тёплыми лучами по лицу. Состояние было поначалу умиротворённое. При этом Алексей не понимал, зачем он здесь находится и где, собственно, «здесь»? Сосредоточиться хоть на какой-нибудь внятной мысли никак не удавалось. Не мелькало даже смутной идеи, куда следует дальше идти и что делать.

Рядом распахнулась дверь, из неё выскочил бородатый, коренастый мужчина средних лет в фартуке и с саквояжем в руках.

— Сударь! Хорошо, что вы ещё не ушли! Вот, забыли у нас, извольте!

Мужчина протянул Алексею его саквояж.

— Ваш друг предупредил, что вы нынче очень утомлены и оттого рассеянны. Я сам приглядел. Ручаюсь, что ничего у вас не пропало.

Алексей молча взял саквояж. Он лишь смутно удивлялся: о каком друге речь и почему требовалось приглядывать за ним самим и его вещами. При попытке припомнить друга сильная боль внезапно запульсировала в затылке. Сделалось дурно. Хозяин заведения произнёс ещё дежурные пожелания доброго пути и пригласил при случае у него отобедать. Едва Алексей отвлёкся от мысли о «друге», на эти его незначительные слова и на короткий ответ, дурноту как рукой сняло, а боль в затылке затаилась, но вовсе не прошла.

Алексей почувствовал нелепость своего положения. Стоять и дальше посреди переулка, растерянно озираясь по сторонам, было бы глупо, а расспрашивать хозяина трактира о том, что же произошло здесь недавно с ним самим, Алексеем: как оказался тут, кто привёл и отчего же потребовался ему «пригляд», — расспрашивать обо всём этом казалось мучительно неловко. Алексей поторопился удалиться, куда глаза глядели.