Намек. Архивный шифр

Итак, за три года погорелое разобрали, вывезли, дожгли в печах и кострах. С любой возвышенности видно, как темнеют огромные проплешины на теле города. Но нет больше старой Первопрестольной, врагом поруганной и своими сожжённой. Строится новая Москва.

До войны Никита Ильич, можно сказать, не замечал Первопрестольной. Бывал иной раз — проездом ли, по делу; захаживал в Английский клуб, если кто пригласит. Но чувств определённых к древней столице не испытывал. Разве что вид седого Кремля будоражил сердце. Переменился после наполеоновского нашествия. Только и разговоров было: Москва устоит ли, что будет с Москвою, неужто Кутузов отдаст? Не один Болотин переменился. Вдруг обнаружилось, что всякий, кто в душе остался русским, несмотря на заграничные моды, повадки, язык, ни спать, ни есть не может спокойно, а молится денно и нощно о судьбе Златоглавой.

Была запись в ополчение, отчаянная и полностью неудачная попытка в последний момент спасти Москву силою волшебства. Никита Ильич участвовал «за компанию» с другими членами ложи. Не слишком верил в успех, а всё-таки ждал чуда.

В разорённый город счёл своим долгом отправиться, «проводив» француза до Березины. Летом он снарядил небольшой отряд ратников и, оставив их служить дальше, мог бы покинуть армию сразу после отступления Наполеона из Москвы, но не считал приличным. А тут случай подвернулся: ранение, хоть не опасное, надолго вывело из строя.

Немного оправившись, явился в Москву — без определённой цели. Тут-то и ударил по всему существу запах горелого жилья…

Растерянность москвичей… Кто-то уже деловито копошится в развалинах, а иные не придумают, куда девать себя… В глазах и в разговорах, в осанке и походке — смесь гордости за сделанное и страха перед будущим. Какое сословие ни возьми — всё так же. Он ждал встретить куда больше людей, впавших в отчаяние, рвущих волосы на себе у пепелища. Но таких — вот чудо! — вовсе не встретил. Некогда человеку отчаиваться. Ему жить надо, детей кормить. Кому тут не выжить, подались на заработки туда, где руки нужны и дадут кров. Но вскоре мастеровые ой как понадобились в самой Москве. Сколько народу со всей России хлынуло — строить!..

— Не забывайте, что мы призваны помогать друг другу. А уж ежели решитесь строить дом не обычный, но с расчётом, чтобы был полезен для нужд братства, то каждый долгом посчитает участвовать по мере сил в вашем обустройстве! — суждение ещё одного из членов новой ложи, пока безымянной и лишь повторяющей наименование материнской ложи: «Истинные вольные каменщики».

Суждение спорное, излишне горячее, в духе революционной теории обобществления. Но в нём ощущается дух подлинного братства. И — что важнее! — желание действовать, реальное дело делать, пусть — с малого начиная.

Вообще-то существует обычная для масонства практика: ложа должна иметь во владении собственное недвижимое имущество. Например, строится храм ложи. Делается это не методом хождения с шапкой, а на средства, получаемые от солидных членских взносов и пожертвования богатейших членов.

Новая ложа существует без году неделя. Членов в ней пока — всего несколько человек, а богачей — ни одного. Каждый тщательно отобран лично Болотиным. Пока доволен каждым, ни в одном не разочарован. Самому подобрать людей и заняться делом — было его целью.

Каким делом? Подумывал о возрождении издательских начинаний Новикова. В новую эпоху — эпоху строгой и придирчивой цензуры — задача не из лёгких, но Болотин, привлекши Павла Митрофановича, производил расчёты, во что обойдётся издание книг и может ли окупиться. Ежели останется чистой благотворительностью, то следует искать меценатов из числа масонов, а также сочувствующих идеям и целям братства. Но по расчётам выходило, что окупиться должно. Пример Крылова и Плавильщикова, а также новых успешных издателей — Селивановского, Глазунова — вдохновлял.

— Я хотел бы построить дом для братства, — робко и тихо произнёс Пьянов. — Однако мне дом сей видится большим, просторным, куда каждый мог бы прийти когда вздумается, когда душа потянет, безо всяких ограничений, связанных с жизнью домочадцев.

— Получается новый английский клуб! — пошутил Никита Ильич, отвлекшись наконец от своих размышлений.

— Дворец ложи! Каково?

— Храм ложи — так это называется.

— Славно. Но, воля ваша, господа, не выходит у меня из головы пентаграмма!

Об архитектурной пентаграмме, встроенной в живую ткань города, в московском отделении Ложи истинных вольных каменщиков узнали все. Никита Ильич изначала принял решение никакой иерархии среди соратников не учреждать, каждому принятому после испытательного срока доверять безоговорочно. Многие масонские забавы Болотин упразднил, не найдя в них ни толики практического или же духовного смысла: отказался от градусов, не стал устраивать алтарей и храма. Рассудил: храмов с алтарями хватает на Руси, они освящены традициями предков, а разрисовывать стены циркулями да отвесами — ребячество чистой воды.