Намерение!

Я по памяти нашел ногами спальник, скинул тапки, штаны и нырнул в него с головой. Футболку на ночь не снимаю, чтобы не простудиться. В полной тишине, в абсолютной тьме я лежал с раскрытыми глазами и слушал, как за окном течет черная вода – густая и холодная. У меня было совершенно спокойно на сердце, потому что я ощущал, как все вокруг происходит так, как и должно происходить. Это особенное состояние глубинной воды – суть таяния льда. Воздух насыщен влагой, воздух переполнен отрицательными зарядами водорода. Натуральный гидролиз. Высвобождает кислород и анионы водорода, которые настроены к человеку исключительно дружелюбно, вызывают у него чувство спокойной темноты, навевающей глубокие воспоминания, словно вскрытие льда.

Я вообразил себя тающей глыбой льда. Припомнил, как выглядит река Опир ранней весной – берег завален старым льдом. Река черная и маслянистая. И серое небо непрозрачное – низкое и плотное. Оно усиливает это гипнотическое ощущение таяния. Я уже и сам превращаюсь в тяжелую, загустевшую воду, которая свободно движется, обтекая холодные камни на дне, абсолютно умиротворенная. Вода не знает конфликтов, она журчит, ей неведома борьба – одно лишь спокойное течение сквозь агрегатные состояния: лед, вода, пар… вода… лед… вода… пар… вода… лед… вода…

Я тающая глыба, которая понемногу капает. Весеннее звучание во тьме. Я не задумываюсь, лед я или вода, я полностью доверяю себе – со мною не может случиться ничего плохого. Что может произойти в этом круговороте? Это свободный журчащий мрак, весь в холодах и туманах.

Я теку, сбегаю туда, куда меня тянет мое чуть наклонное речное ложе. Я вливаюсь, таю в холодной стоячей тьме, где тихо и неподвижно.

Это океан.

Я свободно протекаю на самое дно, где ни лучика, ни движения, ни звука – я в удивительной плотности, в абсолютной защищенности остываю

из меня выходит нездоровая лихорадка поверхностей

я стыну в неподвижности

останавливаюсь без единой мысли

и становлюсь однородной

вязкой

тишиной

4

Проснулся без единой мысли в голове. Совершенно пустой и легкий, в глубине глаз – нет тьмы.

На дворе серело. Открыл окна, чтобы проветрить после ночи. Я всегда проветриваю спозаранку.

Спустился вниз. Бабка сопела. Ночью она, видно, крутилась, потому что простыня почти сползла на пол. В комнате духота, печь грела всю ночь. Я перекрыл трубу с газом и оставил двери в ее комнату распахнутыми, пускай проветрится. Открыл на кухне окно и впустил приятную влагу снаружи. За окном падал дождь, но проталин в снегу еще не было.

Дождь сек. Сырость делала предметы нечеткими, слегка расфокусированными. Я без усилий представил себе, какие раскисшие сегодня дороги. На электрика нечего и надеяться.

В рассветной тишине сварил себе какао, запивал им загустевшую на холоде овсянку. Потом почистил пару картофелин, поставил вариться. Окна в кухне запотели, когда вода начала закипать. Отцедил воду. Выложил пару дымящихся картофелин на тарелку и пошел будить бабку.

Бабка была в сознании. Спросил, помнит ли она, как я вчера ее будил. Бабка не помнила, сказала, что целый день спала и спала, а вроде бы и не спала, а так вот что-то такое думала. Бабка восторженно пересказывала мне все, над чем она задумывалась вчера, а я в это время подносил к ее рту разрезанную на дольки картофелину. Бабка вроде только теперь заметила, что ест постную бульбу, и стала упрекать, что я ее, как свинью, только кашами да картохой и кормлю, а она бы борща поела, хлебца с маслицем…

Она говорила это так приподнято, что во мне прямо заиграла радость. Словно друг начал выздоравливать. Я спросил, а как же ее желудок? Еще позавчера на четвереньках ползала, говорила, что ежа проглотила, а теперь уже борща?

Баба лихо махнула рукой и сказала: «А, сколько там той жизни!»

Я пошел на кухню готовить борщ. Борщ без мяса просто дупа – выйдет что-то вроде супа. Готовил на чем было. Что-то не хотелось из дому выходить. А потом передумал. Накинул куртку и пошел в кооператив за свежим хлебом, а тот раскрошенный положил сушиться на сухари. Решил пойти в город и купить курицу, приготовить на завтра бульон с лапшой. К бульону сухари, натертые чесночком, – как раз то, что надо. Приедут предки, так и бабушка, может, с кровати встанет. Вместе бы и пообедали.

Шлепал по трассе, загребая ногами хлюпкую ледяную муть. Любовался небом. Небо серое, затянутое несколькими слоями измороси. Где-то далеко послышался единственный крик вороны. Ни одного автомобиля – ни в село, ни оттуда.

Зашел в первый же магазин на периферии, которую в Тернополе называют Аляской. Купил синюю курку с желтыми заклепками. Может, взять чего-нибудь сладкого? Но это уж больше привычка родителей – привозить сладенькие гостинцы. Вышел было из магазина и напомнил себе, что собирался купить какой-нибудь водки для мастера из похоронного бюро. Я не спец, поэтому выбирал интуитивно. Нашел «Пшеничную»: без понтов и с акцизом.