Намерение!

Стою под оглушительно-синим небом. Под ногами – что-то белое, то ли соль, то ли снег. Чувствую холод. Обжигающий холод и медленный, ползучий страх. Озираюсь кругом. У ног лежит моя тень, словно клякса жира на рисовой бумаге.

Все, что я вижу – это беспредельные белые пески и… лужи чего-то черного. То тут, то там среди интенсивной сине-белой пустыни замечаю круглые отверстия приблизительно двух-трех метров в диаметре, наполненные блестящим черным мазутом. Опускаю взгляд под ноги. Замечаю, что на мне тяжелые армированные ботинки. Темная кожа комбинезона проклепана полосами темного металла. Я подношу руки к глазам – на руках тяжелые рукавицы, как у сталевара. Весь я громоздкий и неповоротливый.

Я стою на краешке у одной из «полыней». Черная жидкость вязкая, разительно контрастирует с неземной синевой неба и греческой молочностью песка. Она неподвижна.

Совершенно неожиданно из черной лужи выскакивает… боже, что же это такое выскочило? Я не успеваю сориентироваться, так как должен сделать несколько неповоротливых шагов назад от этой… что же это такое? Оно булькает черным жиром, увеличивается, быстро оборачиваясь человекоподобным существом. Теперь это старая женщина с мясистым черным лицом, закутанная с ног до головы во что-то блестящее, органическое, похожее на гигантскую надутую кишку. Ее скользкая, цвета нефти кишка-хламида уходит хвостом в мазутную полынью. Единственный деформированный глаз на вдавленном лице светится желтым злом.

Слышу, существо что-то бубнит. Тягуче и страшно. Проскакивает ас социация с чем-то дальневосточным. От нее веет отвращением и страхом. Ее лицо блестит, в нем присутствует движение. Не засматривайся на блеск, смотри на…

Мне становится страшно.

Существо из нефти двигается ко мне рывками, водит рукой. Какой-то уродливый духовой инструмент высасывает из пространства воздух и заполняет замедленным потусторонним звуком. От угнетающей психику тревожности – от полного непонимания, что происходит, меня охватывает холод. Нефтечеловек изучает меня приторно-сияющим оком. Немедленно нужно бежать

7

хоп – и я с ощущением крепкого подзатыльника пригибаюсь. Межлинейные переходы – всегда стресс для организма и тяжелый шок для разума. Встаю, узнаю (с некоторым опозданием) пустое поле, специфически деформированное восприятием после перехода. Совсем другое, сумеречное освещение. По телу бегают электрические колики, вверх-вниз. Чтобы остановить это ощущение онемения, растираю руки, лицо. Гоца не вмешивается. Ждет там, где я ее оставил.

Наконец подхожу к ней и спрашиваю:

– Что ты видела?

– Ничего, – отвечает она. – А что было?

Я описал ей видение жуткого нефтечеловека в черном, но все равно – Гоца хлопала глазами и смотрела на меня со странным выражением, которого я не мог понять. Может быть, желание понять? Может… сочувствие? Да нет, о чем это я.

Гоца терпеливо выслушала меня. Все, что она видела – как я пришел на место, постоял немного, растер плечи и вернулся. Разве что…

– Ну… на секунду…

– Исчез?!

– Нет, нет…

– Стал прозрачным?!

– Да нет же, я не о том! Там какая-то гульня в баре, включили громко музыку восточного типа. Я удивилась. Думала, в кафе никого нет.

Я тут же взялся выпытывать, что это был за музон и почему его сейчас не слышно. Гоца пожала плечами. Ну, включили музыку погромче, кассету зажевало, так они и вырубили почти сразу. Я порывался побежать в кафе, расспросить, что у них случилось с магнитофоном, но Гоце совсем перестало тут нравиться. Она с подозрением смотрела на небо в тучах, теперь уже с накипью седых барашков. Пока меня не было в этом мире, что-то успело измениться в Гоце. Легкая печаль коснулась ее губ.

– Поехали уже домой, – попросилась она. Я ощутил, как меж нами зародилось что-то тонкое и непрозрачное. Демонстративно раскрыл объятия, ожидая, чтобы она в них упала. Поддаваясь, она прижалась ко мне, я спросил, любит ли она меня все еще, она ответила, что любит, конечно, любит своего маленького фантазера.

– И я тебя люблю, – сказал я и поцеловал ее в висок, – моя маленькая Гоца, я тебя тоже очень люблю.

И все вроде бы уладилось, все вроде бы вернулось на свои места.

8

Мы сделали все, как я запланировал: купили в супермаркете филе минтая, купили хлеба с кунжутом, пакет молока и пачку панировочных сухарей. Это все, что было нужно к ужину, остальная вкуснятина уже стояла в холодильнике Гоцы.

Я вел себя, как самый внимательный кавалер, и старался предвидеть каждое ее желание – так хотел загладить не удобство от демонстрации. Словно незакрытая форточка, зияло во мне разочарование от фокуса, который, хоть и удался, но для Гоцы, к сожалению, прошел незаметно.

Мы перешли к следующему пункту четвергового ритуала – раздеванию возле ванны с горячей водой. И тут меня проняла гениальная догадка:

– Я знаю, почему ты ничего не заметила! – воскликнул я. – Я просто вернулся назад во времени точно в тот же момент, из которого выпал! Ну конечно, там же оставалась вмятина! – засмеялся я с облегчением. – Поэтому для тебя все это было слитно. Как я раньше не подумал!..

И, успокоенный, первым прыгнул в воду, почти кипяток. Открыл кран с холодной, немного развести. Гоца тоже разделась, но залезать не спешила. То ли мне казалось, то ли она вправду целый вечер была немножко задумчивой? Ну еще бы, такую дозу информации переваривать! Ну, я молодец, конечно, для первого раза дал пищи вдоволь.

Гоца уперла руки в бока, выпятив животик. Смешная такая, хорошая.

– Слушай, малыш, – она любила называть меня так нежно, потому что знала, что меня это задевает. – А тебе не приходило в голову, что ты мог просто загипнотизировать себя? Впасть в какой-то транс и увидеть глюк. С художниками, я знаю, такое бывает. Даже со мной иногда бывает что-то похожее. Тебе могло показаться, что ты столкнулся с нефтяным человеком, который тебе что-то говорил, а на самом деле ты услышал, как в кафе зажевало пленку в магнитофоне. А остальное фантазия добавила сама. Ты же видишь – воображение у тебя и вправду очень бурное…

«Ты на что это намекаешь?» – хотел было начать я. Но увидел весь разговор, имевший шанс развиться в ссору и закончиться тем, что среди ночи я сорвусь с постели, соберу вещи, обиженный до глубины души, и уберусь прочь. Я увидел наш разговор как возможность, которую можно наполнить светом сознания, а можно и обойти.

Решил обойти. Гоца залезла ко мне в ванну. У нее большая, длинная ванна. Гоца легла на меня сверху – теплая, позитивная и, без дураков, любящая. Я обнял ее. Пусть сейчас все будет, как есть.

Потом я приготовил рыбу. Пока она жарилась, а Гоца сидела на кухонном диванчике за лэптопом, я пошел в галерею, включил свет и несколько минут изучал желто-синюю картину. Про нее, помнится, Гоца говорила как про неудачный эксперимент с украинским флагом. Картина изображала песчаный берег и бездонно-синее небо, но словно увиденные сквозь проточную воду. Картина больше не казалась позитивной, как раньше. Теперь оттуда веяло ледяным холодом пустыни, залитой слепящим светом.

Может или не может?

Может или не может быть так, что Гоца тоже бывала в мире бездонно-синего неба и нефтяных полыней? Бывала там и ничего не может припомнить?

Ну, потом мы ели минтая, пили чай с сахаром и веселились, как дети.