Наместник

— Мы правили этой планетой задолго до твоего рождения, мальчик, — старик вновь откинулся на стуле, сверля меня взглядом, в котором даже очень набожный гуманист не смог бы разглядеть и намеков на душу. — Переживём и тебя, и твоего дружка. У нас есть План, составленный существом, которое стояло у истоков человеческой цивилизации. Ему потребовались столетия на отшлифовку всех деталей. А что предлагаешь ты? У тебя нет ничего. Одни глупые страхи перед властью, которую можешь забрать себе. И у Джимми-узурпатора — тоже пусто. Голое тщеславие, мечта стать царем горы. А там, дескать, посмотрим. Ты знаком с его планом реформ? Я так и думал. А он вообще есть, этот самый план?

— С планом Джима я незнаком, — признать это было непросто, но слова подонка в заляпанном галстуке имели смысл. — Зато я знаком с основными штрихами замысла вашего бывшего хозяина. Сократить количество семейств. Сплотить их. Установить единое правительство. И создать нового человека — без роду, без племени, без истории. Недалекого и покорного. Винтик для машины. Как по мне — идейки не очень. Я под таким не подпишусь, и Джимми — тоже.

— Да вы просто пара идиотов, — мерзко захихикал Рокфельд. — А для чего, по вашему, их создавали? Винтики, всего лишь винтики. Обслуга хозяев. Как только те ушли — всё развалилось. Ваше любимое человечество деградировало до такой степени, что элты и сейчас не решаются прямо взять то, что их по праву. Брезгуют нами. И это после тысячелетий прогресса. Всё должно вернуться на круги своя. Хозяева — занять своё место. Рабы — стать рабами. Ну а мой род и ваш… хех, мы по праву рождения надсмотрщики. И раз элтам недосуг править напрямую, мы можем очень неплохо устроиться, юноша. А если действовать в открытую — добьемся всего куда быстрее. Подумайте об этом. Процесс запущен давно, в конце прошлого века. Ещё немного, и нации растворятся друг в друге. Небольшой толчок вроде пособий межрасовым семьям — и уже через поколение они будут доминировать на Земле. Те, кто не сможет сказать о себе «я немец», «я русский», «я индус», «я китаец». Потом мы сотрем межгосударственные границы, и подобные термины вообще утратят всякий смысл. Останутся лишь люди. Хомо вульгарис. Религии, национальная история и традиции станут жутким моветоном. А затем мы их вовсе запретим, как запретили фашизм, коммунизм и гомофобию. Два, три поколения, и единая раса достигнет девяноста процентов населения. Исчезнут войны — без религиозной и националистической подпитки они утратят смысл. Не будет больше глупых забастовок и бунтов. Мы дадим народу то, что придется ему по вкусу — хлеба и зрелищ. И если хозяева вернутся — о да, им это понравится. А если нет… что ж, разве плохо править таким спокойным миром самому?

— Может, они ваши хозяева, но не мои, — я покачал головой, с тоской думая о том, что переговоры провалились. — Я-то знаю, что их самих создали те же, кто и нас с Джимом. Как раз чтобы сдерживать элтов. А если вернутся те, другие? Уверены, что им придутся по душе ваши эксперименты?

— Вижу, успели набраться где-то красной пропаганды, — вообще-то я ожидал, что мы попрепираемся еще какое-то время, но от моих последних слов старика перекосило. — Разговор окончен. Мы убьем вас обоих. Не думайте, что мы не сможем. Вы не бессмертные, и не пуленепробиваемые. У элта не останется выбора, кроме как принять нашего кандидата. Если кто и станет управлять Землей от их имени, так это будет один из нас.

Я не стал трогать ни его, ни охрану. Просто встал из-за стола, и вышел на улицу. За мной сразу же увязались четверо, но им не стоило заходить следом в темный проулок. Запихнув трупы в пустующие мусорные баки, я почувствовал небольшое облегчение. Собрать бы всех сектантов в одном месте, и перебить разом. Двойного агента из меня не вышло, значит, возвращаемся к плану Макса. Он получит своё побоище с пришельцами. Загоним организацию в угол, глядишь, станут посговорчивей. А Джим? Что делать с напарником, и его абсолютной властью? Шагая по узким тротуарам нижнего Манхеттена, я думал о том, что это за «красные», чьей пропаганды, по мнению Рокфельда, я наслушался. Это он о Настройщицах? Звучит логично, не о коммунистах же. Но откуда он мог прознать о нашем разговоре с Марией Монтес?

* * *

— Это не то, что вы думаете, дядя Алекс! — гибкая фигурка быстро выскочила из-под одеяла и, схватив валявшийся в кресле халат, скользнула в ванную.

— Тебя стучать не учили? — полномочный представитель славного народа шайнов недовольно уставился на меня, и уселся на кровати, скрестив руки на груди. Видимо, поза должна была выражать царственное неудовольствие. Всё бы ничего, не предстань передо мной будущий повелитель мира абсолютно голым.

— Надеюсь, размерчик твой, — я швырнул ему женские трусики, сиротливо лежащие на полу, и плюхнулся в кресло. Мужских кальсон в поле зрения не наблюдалось. Может, он и вовсе не считал нужным носить их в собственном пентхаусе с видом на Гудзон.