Нанкинская резня

Нежелание китайской армии сражаться поразило Адзуму. Для человека, происходившего из военной культуры, где пилотам давали мечи вместо парашютов и где самоубийство было во много раз предпочтительнее плена, было непостижимо, что китайцы вообще не собираются биться с врагом. Его презрение к китайцам стало еще сильнее, когда он обнаружил, что пленные многократно превосходят численностью тех, кто их пленил.

«Мне стало смешно и в то же время грустно, когда я представил, как они собрали всю белую ткань, какую сумели найти, прикрепили ее к сухой ветке и отправились сдаваться в плен», – писал Адзума.

Я подумал о том, как они могли сдаться в плен, располагая теми силами, которые имели, – свыше двух батальонов – и даже не пытаясь продемонстрировать хоть какое-то сопротивление. Вероятно, на такое количество солдат должно было приходиться немалое количество офицеров, но не осталось ни одного – видимо, все они ускользнули прочь и сбежали. Хотя у нас было всего две роты, и этих семь тысяч пленных уже разоружили, они вполне могли бы уничтожить наших солдат, если бы решили восстать и взбунтоваться.

Адзуму переполняло множество противоречивых чувств. Ему было жаль китайских солдат, страдавших от жажды и напуганных, они постоянно просили воды и заверений, что их не убьют. Но в то же время их трусость вызывала у него отвращение. Адзуме вдруг стало стыдно, что он втайне опасался китайцев в прошлых сражениях, и естественным порывом для него стало расчеловечить пленных, сравнивая их с насекомыми и животными.

Они шли рядами, будто ползущие по земле муравьи. Будто толпа бездомных с ничего не выражающими лицами.

Словно стадо безмозглых баранов, они шагали во тьме, перешептываясь друг с другом.

Они ничем не напоминали врага, который лишь вчера стрелял в нас и создавал нам проблемы. Невозможно было поверить, что это солдаты противника.

Глупо было считать, будто мы сражаемся насмерть с этими невежественными рабами. А некоторым из них было даже по двенадцать или тринадцать лет.

Японцы отвели пленных в близлежащее селение. Адзума вспоминал, что, когда некоторых китайцев сгоняли в большой дом, они колебались, будто чувствуя, что их ведут на бойню. Но в конце концов они сдались и двинулись через ворота. Некоторые пленные стали сопротивляться лишь тогда, когда японцы попытались забрать у них одеяла и матрасы. На следующее утро Адзума и его товарищи получили приказ патрулировать другой участок местности. Позднее они узнали, что, пока они были в патруле, китайских пленных распределили по ротам группами от 200 до 300 человек, а затем убили.

Вероятно, крупнейшая массовая казнь военнопленных во время Нанкинской резни произошла возле горы Муфу, находившейся прямо на север от Нанкина, между городом и южным берегом реки Янцзы; по оценкам, были казнены 57 тысяч гражданских и бывших солдат[58].

Убийства происходили тайно и постепенно. 16 декабря корреспондент газеты «Асахи Симбун» Ёкото сообщал, что японцы взяли в плен 14 777 солдат возле артиллерийских фортов у горы Улун и горы Муфу и что сама численность пленных представляла проблему. «Японская армия столкнулась с немалыми сложностями, поскольку впервые было взято в плен столь огромное количество людей, – писал Ёкото. – Не хватало солдат, чтобы казнить их»[59].

По словам Курихары Риити, бывшего капрала японской армии, который вел дневники и заметки о тех событиях, японцы разоружили тысячи пленных, забрав у них все, кроме одежды и одеял, и препроводили их в ряд временных строений с соломенными крышами. Когда японские военные получили 17 декабря приказ убить пленных, они действовали крайне осторожно. В то утро японцы объявили, что собираются переправить китайских пленных на Багуачжоу, маленький остров посреди реки Янцзы. Они объяснили пленным, что потребуется особая предосторожность, и связали им руки за спиной – на что потребовалось все утро и большая часть первой половины дня.