Нанкинская резня

Примерно между четырьмя и шестью часами вечера японцы разделили пленных на четыре колонны и повели их на запад, обогнув холмы и остановившись на берегу реки. «После трех или четырех часов ожидания, не зная, что происходит, пленные не видели никаких приготовлений к переправе через реку, – писал капрал. – Стало темнеть. Они не знали… что японские солдаты уже окружили их полукругом вдоль реки и что они находятся под прицелом множества пулеметов»[60].

К тому времени, когда началась казнь, китайцам уже поздно было бежать. «Внезапно раздались выстрелы из всех видов оружия, – писал Курихара Риити. – Звуки выстрелов смешались с отчаянными криками и воплями». В течение часа китайцы в отчаянии метались вокруг, пока крики наконец не смолкли. С вечера до рассвета японцы протыкали тела раненых штыками.

Немалую проблему для японцев составило избавиться от трупов. Лишь небольшая часть погибших в Нанкине и его окрестностях была убита у горы Муфу, но на зачистку потребовалось несколько дней. Одним из методов стало закапывание в землю, но генерал Накадзима жаловался в своем дневнике на трудности с рытьем достаточно больших рвов, чтобы закопать груду из семи с лишним тысяч трупов. Другим способом стала кремация, но японцам часто не хватало топлива, чтобы довести дело до конца. К примеру, после бойни у горы Муфу японцы вылили на тела несколько бочек бензина, чтобы их сжечь, но бензин закончился до того, как огонь смог превратить останки в пепел. «В итоге образовалась гора из обугленных трупов», – писал японский капрал[61].

Многие тела просто сбросили в реку Янцзы.

Убийство гражданских [62]

После массовой сдачи солдат в плен в городе не осталось практически никого, кто мог бы защитить его жителей. Зная это, японцы хлынули в Нанкин 13 декабря 1937 года, занимая правительственные здания, банки и склады, и без разбору расстреливая случайных людей на улицах, многих в спину, когда те пытались убежать. Японцы стреляли из пулеметов, револьверов и ружей по толпам пожилых женщин и детей, собравшихся на улицах Чжуншань Северной и Центральной, а также в близлежащих переулках. Они также выискивали и убивали китайских мирных жителей во всех частях города – в крошечных закоулках, на больших бульварах, в землянках, в правительственных зданиях, на городских площадях. По мере того как все больше жертв со стонами и криками падали наземь, по улицам, переулкам и канавам павшей столицы растекались реки крови, в том числе тех, кто был еще жив, но уже не имел сил, чтобы убежать.

Японцы методично убивали жителей города, обыскивая дом за домом в поисках китайских солдат в Нанкине. Но они также уничтожали китайцев в ближайших пригородах и сельской местности. Горы трупов высились за городскими стенами, вдоль реки (в буквальном смысле покрасневшей от крови), у прудов и озер, а одинокие хижины на холмах и в горах были набиты мертвецами[63]. В селениях возле Нанкина японцы расстреливали любого попадавшегося им молодого мужчину под предлогом, что это может быть бывший китайский солдат. Но они также убивали и тех, кто вряд ли мог оказаться китайским солдатом – например, пожилых мужчин и женщин, – если те медлили или даже просто не понимали приказы на японском языке идти туда-то или туда-то.

В течение последних десяти дней декабря японские мотоциклетные бригады патрулировали Нанкин, в то время как японские солдаты с заряженными винтовками охраняли входы на все улицы, проспекты и переулки, убивая любого, кто попадался им на глаза. Войска шли от двери к двери, требуя от владельцев лавок, чтобы те приветствовали победоносную армию. Как только те подчинялись, японцы открывали по ним огонь. Имперская армия уничтожила таким образом тысячи и тысячи людей, а затем начала методично грабить магазины и сжигать все, что казалось бесполезным.

Японские журналисты

Подобные зверства потрясли даже многих японских корреспондентов, следовавших за войсками в Нанкин[64]. Репортер «Майнити Симбун» в ужасе наблюдал, как японцы выстроили китайских пленных на стене возле ворот Чжуншань и закололи их примкнутыми к винтовкам штыками. «Один за другим пленные падали со стены, – писал репортер. – Все вокруг было забрызгано кровью. Волосы вставали дыбом, от страха дрожали руки и ноги. Я стоял в полной растерянности, не зная, что делать»[65].

Он был не одинок в своей реакции. Многие другие репортеры – даже закаленные военные корреспонденты – съеживались от ужаса при виде жестокой оргии, и их восклицания оказались запечатлены на бумаге. От Имаи Масатакэ, японского военного корреспондента: