Злость и раздражение на саму себя получилось задавить с помощью работы — послушные голосовым командам и взглядам, на призрачном экране моего либри-терминала замелькали таблицы, оглавления и схемы.
— Вот… — сказала я прерывистым, как у девчонки на первом свидании, голосом, — Кажется… Ламберт, я прошу у вас прощения. Ваша голова светлее, чем мне думалась раньше. По крайней мере, она годна не только для того чтоб на нее натягивать шлем.
— Очень польщен, — он коротко поклонился, — Значит, вы нашли?..
— Нашла. Трудовой лагерь «Хильда». Располагается на южных окраинах графства. Сведений о нем почти нет, и неудивительно — он не находится в ведении церковников, там хозяйничают люди графа. Так что единственное, что я могу сказать наверняка — он существует. Его упоминания очень редки, но сквозят в архивных статистических справках и прочих обрывочных документах. Боюсь, ничего толкового я отсюда раскопать не могу. Некоторые вещи не созданы для излишнего распространения и, конечно, эти ваши трудовые лагеря относятся к их числу. Мы знаем только то, что наш воришка, стащивший манипул святого и относящийся к мелким сошкам Темного культа, прошел через этот лагерь. Но, дьявол разрази все темные делишки вашего графа, Ламберт, я же сама вскрывала его мозг! Там не было ни следа нейро-коррекции. Кем бы ни вышел из трудового лагеря «Хильда» наш молодчик, он стал точно не законопослушным безмозглым сервусом! Зато понятно, отчего кто-то потратил много усилий чтобы свести эту порочную татуировку. О, наш парень не разбивал сердца никакой Хильде!..
— И что делать? — поинтересовался Бальдульф после того, как я замолчала и в комнате воцарилась напряженная, пронизанная электрическими искрами, тишина, — В лагерь нам и близко не сунуться, тут уж вы не сомневайтесь. Он охраняется покрепче, чем любая тюрьма, шутка ли, если там сидят приговоренные к пятой ступени Печати Покаяния… А начнем сильно расспрашивать — так, пожалуй, и сами погостить там можем. Графские люди, надо думать, таких расспросов не понимают, еще примут за шпионов бретонских… Ох, болото проклятое!..
— Я тут бессилен, — отец Гидеон развел руками, — Не моя епархия, как вы понимаете. Церковь занимается нейро-коррекцией, но не содержанием трудовых лагерей.
— Ясное дело, отче… — я вздохнула, — А вы, Ламберт, что скажете? Я понимаю, что начальника городской стражи не пустят и на порог лагеря, но все-таки вы единственный из нас обличены доверием графа. Не найдете ли вы выход?
— Может, и найду, — решительно сказал Ламберт, поднимаясь. Несчастная скамья затрещала от напряжения, — В любом случае, мне надо навести кое-какие справки. Оставайтесь здесь. Я вернусь, и может быть, с удачей. Отче, на вашем месте я бы особо настойчиво помолился. Прощайте.
Ламберт вышел, дверь за ним тяжело хлопнула. В комнате сразу стало как будто пусто, и даже холоднее.
— Чего стоишь столбом? — буркнула я Клаудо, — Плесни мне еще вина!
OCTAVUS
Ничто не изъято из действия Божией силы!.. Богатство, золото и серебро — не достояние диавола, как думают некоторые, ибо «у верного целый мир богатства, а у неверного — ни обола, а диавол не вернее всех. И Бог ясно говорит через пророка: „Мое серебро и Мое золото“» (Агг. 2, 8), кому хочу, даю это. Только пользуйся им хорошо — серебро не предосудительно. Когда же и хорошим пользуешься худо, тогда, не желая слышать укоризны своему распоряжению, нечестиво возводишь укоризну на Создателя.
С уходом Ламберта вся радостная атмосфера, пропитанная сладким жиром, пряностями и медом, пропала, как будто именно он, этот проклятый молчаливый истукан, рождал вокруг себя разговоры и смех. Бальдульф без аппетита ковырял мясо в своей миске, отец Гидеон и вовсе смотрел пустым взглядом в стену, забыв про еду. И даже я потеряла интерес к вину, чего прежде со мной не случалось.
«Как будто члена семьи в один миг потеряли, — зло подумала я, — Было бы чему печалиться. Вот то, что через пару дней отец Гидеон скорее всего лишится головы, куда печальнее».