Нантская история

И в собор вступил граф. Сперва я услышала чеканный шаг множества металлических ног, образующий что-то вроде рокота исполинской волны, обрушившейся на прочные каменные стены. Звучало это в меру тревожно. Потом я увидела личную дружину графа, «Сверкающие копья». Они шли во всем своем великолепии — среди расшитых штандартов и флагов, огромные рыцари в изукрашенных серебряных доспехах, и двигались так синхронно, что могли показаться деталями одного механизма. Литые панцири, разноцветные плюмажи над открытыми шлемами, огромные наплечники, украшенные графским и императорским гербами — эта стальная коробка двигалась целеустремленно вперед и могла раздавить того, кто недостаточно поспешно убрался с ее пути. Внутри собора было запрещено доставать оружие, оттого воины шли без тяжелых лайтеров и ружей, с одними лишь парадными палашами, и каждый из них был такого размера, что им можно было бы рассечь взрослого быка вдоль. Эта слепая звенящая стальная мощь подавляла одним только своим видом. В ней было что-то нечеловеческое, стихийное, завораживающее. Даже Бальдульф, глядя на «Сверкающие копья», охал и чесал свою бороду. Даже возвышаясь над этими воинами, сложно было ощутить превосходство. Я вполне разделяла его чувства.

А потом я увидела графа. Он шел в центре своих гвардейцев, и царственность его осанки позволяла ему выделяться даже на фоне серебряных великанов. Я попросила Бальдульфа отрегулировать спину Инцитата так, чтобы можно было рассмотреть графа более внимательно.

Мне было интересно заглянуть в его высокородное лицо.

Он не выглядел старым. По человеческим меркам ему можно было дать едва ли сорок лет. Доспех его сверкал чистым золотом, и был изукрашен столь искусным и тонким орнаментом в обрамлении рубинов и изумрудов, что с наших мест нельзя было различить и малой его части. Чтобы создать подобные доспехи требовались сотни мастеров. Огромные латные пластины двигались совершенно бесшумно и сам граф выглядел едва ли не невесомым, несмотря на тысячи ливров металла, которые на нем были.

У графа были густые темные волосы, в которых блестел золотой венок с ярким алым пятном рубина. Некоторое время я наблюдала за его лицом, точно зачарованная. Это лицо принадлежало человеку и в то же время было совершенно нечеловеческим. Оно было прекрасно, как может быть прекрасно лицо высеченной величайшим скульптором статуи. Природа, даже развивайся она миллиарды лет, до того момента, когда потухнет само Солнце, была бессильна создать что-либо подобное. Точеные губы, идеально симметричные скулы, ясный и прозрачный взгляд глаз, которые смотрели перед собой, но видели что-то другое, не то, что могли видеть собравшиеся здесь люди. Граф шествовал по внутреннему залу собора к возвышению, на котором ожидал его отец Гидеон и богато изукрашенный табернакль[23] с хорошо знакомой мне бутылкой.

— Он выглядит кощунственно, — прошептала я Бальдульфу, не в силах оторваться от этого зрелища, — Он выглядит сошедшим на землю богом.

Этому богу в золотом облачении не требовались храмы. Это был суровый и беспощадный бог, который пришел сюда чтобы взять то, что принадлежит ему по праву, и его серебряные архангелы замерли в неподвижности, не дойдя до возвышения каких-нибудь двадцати шагов. Дальше граф шел один.

Его лицо показалось мне знакомым, хотя я была уверена, что никогда не видела ничего хотя бы отдаленно столь же прекрасного. Потом меня осенило — Ламберт!.. Наверно, они могли бы быть родственниками, но рядом с великолепным графом Нантским его капитан выглядел бы неказистым рябым подростком. Однако же я безошибочно распознала общие черты. Граф Нантский тоже выглядел стариком, несмотря на гладкую белоснежную кожу. Или даже не стариком, а чем-то невероятно древним, человекоподобным. Загадочным артефактом, который одним лишь своим присутствием заставляет многотысячную толпу враз примолкнуть.

А потом он поймал мой взгляд и сам посмотрел на меня.

Я вдруг увидела глаза графа Нантского, направленные точно в меня. Эти ужасные и прекрасные одновременно глаза, черные как сам космос и такие же бездонные. В них не было выражения, и не могло его в них быть. Это были два участка анти-материи, в которых плавилось и таяло все окружающее. Граф Нантский молча смотрел на меня. Это было похоже на взгляд Ламберта, но еще более подавляющий, еще более страшный. Взгляд существа, которое видело все. Это было жутко. Взгляд самого времени. Стоило окунуться в эти глаза — и многовековой купол Собора Святого Дометиана, нависающий надо мной, мог рассыпаться от времени мелкой каменной крошкой. Этот человек видел нечто такое, после чего его глаза перестали быть человеческими.

Закованное в золото чудовище с лицом прекрасного рыцаря. Существо, над которым неподвластно даже всесильное время.