Наоми

Тишина, разбавленная только жужжанием пчёл, была мне прежде знакома. Тот же самый звук, когда я, спрятавшись от родителей, сидела в цветочной клумбе за нашей часовней, как колыбельная ласкал мне душу и сердце, и на мгновение я даже позволила себе подумать, что мои страдания кончены, и я наконец-то вернулась домой, как чей-то ласковый, но чужой голос позвал меня новым для меня именем.

– Джек, ну где же ты? – голос усиливался, что значило только одно: объект звучания приближается. – Вот ты где! Ужин уже готов, может, составишь старушке-матери компанию?

Я открываю глаза и вижу перед собой милое истёртое временем лицо, которое буквально светится нежностью и любовью ко мне.

– Конечно, мама, можешь накрывать на стол, а я сейчас подойду, – говорю я как можно нежнее, чтобы выкроить время для осмотра нового я.

– Не задерживайся! Я хочу накормить тебя свеженьким ещё не остывшим ужином, как тогда, когда ты был ещё маленьким, – произносит она и спешно удаляется с луга.

Когда силуэт полностью исчезает из виду, я сажусь лицом к уходящему за горизонт солнцу, чтобы ещё раз насладиться окрашенным золотисто-пурпурными красками летним пейзажем, пытаясь при этом упорядочить свои новые воспоминания обо мне. Пока в голове лишь загустевшая каша прихожу к выводу, что здесь мне нравится больше всего, если учитывать мои скромные путешествия по чужим жизням. Яркое вечернее солнце, малиновый закат и сочная луговая зелень, разбавленная яркими пятнами синевы васильков и стыдливых огненных маков, как бальзам успокаивают мою заблудшую душу, приводя наконец-то все мысли в порядок.

Я – Джек Миллер, единственный сын этой скромной заботливой женщины, которая родила меня для себя, когда ей было уже прилично за сорок. Сейчас мне где-то за тридцать, я живу в городе далеко от этого места. Эта хрупкая снаружи, но сильная внутри женщина работала не покладая рук и выучила меня в приличном университете, чем позволила мне занять выгодную жизненную позицию в виде должности начальника отдела одной довольно престижной фирмы. Осознавая с каждой минутой всё, что эта женщина сделала для меня за всю свою жизнь, я пропитываюсь любовью к ней буквально от самых пяток, но чувство горести за то, что собственную родную Мать я, мягко говоря, недолюбливала, хотя она делала для меня так много, о значимости и величине поступков которых эта милая старушка даже и догадаться не сможет, заставляет скупые мужские слёзы покатиться из глаз. Я с тяжёлым сердцем заставляю себя встать с поляны, чтобы наконец-то начать своё перемещение к небольшим двенадцати домикам, стоящим почти у самой реки, с одной только мыслью: поскорее вернуться домой, чтобы хотя бы суметь сказать Маме простое человеческое спасибо, но боюсь, что человеческого для неё будет уже недостаточно.

По зову сердца и отголоскам памяти иду к самому ухоженному домику. Он небольшой, но аккуратный, белая краска ещё не везде высохла, отчего он кое-где выглядит сереньким. Цветочки на окнах и вышитые вручную занавески просто излучают домашний уют. Захожу в дом, мама встречает меня своей влюблённой улыбкой. Мы проходим на кухню, где тихо играет радио, а аромат жаренной на гриле говядины и обычного деревенского салата моментально проникает мне в нос, чем заставляет мой желудок журчать ещё сильнее. На столе всё домашнее: мясо, овощи, молоко – никаких вам фастфудов и бистро, только натуральная полезная пища.

– Мама, давай я куплю тебе телевизор? – произношу я, когда желудок переполнен уже через край.

– Сынок, у меня есть радио для того, чтобы слушать новости и наслаждаться нотками музыки, а смотреть на ужасные порочные картинки у меня желания нет. Мне и новостей достаточно, чтобы так сильно бояться за тебя в городе, что даже глаз за всю ночь сомкнуть не суметь.

– Мама, мир не так уж и плох! – восклицаю я ей в ответ, потому что испорчен с головы до ног благами прогресса.

– Я знаю, дорогой, потому что он дал мне тебя! Уже за это я радуюсь миру каждый день, несмотря на все горести, происходящие на нашей земле.

– Мама, ты – Божий одуванчик! – говорю я, целуя её в лоб, – спасибо за ужин, пойду отдыхать. Завтра же мы идём помогать Стивенсонам в строительстве их сарая?

– Да, если ты, конечно, не передумал! – мама улыбается, но как ей откажешь. – Да ещё у них имеется на выданье чудесная девушка. Хочу тебя с ней познакомить. Знаешь, я уже далеко не молодушка и хочу понянчиться с внуками, а в этом городе у тебя на уме только работа, даже про меня частенько стал забывать.

От безысходности просто улыбаюсь и начинаю удаляться, поднимаясь по лестнице. Какой же я всё-таки сукин сын! Да и дочка-то в принципе такая же! И как меня этот мир терпит!