Нападающий

Я забочусь о тебе. Я так сильно забочусь о тебе, и именно поэтому я не могу быть с тобой.

Возможно, я заблуждаюсь, но я мог бы поклясться, что она собиралась использовать другое слово, прежде чем остановилась на «забочусь». Слово из пяти букв, начинающееся с буквы Л.

Я не был уверен, стало бы от этого лучше или хуже, хотя и не мог себе представить, что мог бы чувствовать себя хуже, чем в тот момент.

Мой телефон снова зазвонил.

И еще раз.

И еще раз.

Наконец, я не выдержал. Я поднял трубку, но даже не успел ничего сказать, как линию заполнил хриплый голос моего отца.

— Как раз вовремя, — рявкнул он. — Открой ворота.

Я резко выпрямился.

— Что?

— Я сказал, открой свои чертовы ворота. — Его голос перешел в раздраженное ворчание. — Таксист теряет терпение, и я тоже.

Я проверил приложение домашней безопасности, которое позволяло мне следить за различными участками поместья с моего телефона. Конечно же, черное такси остановилось за воротами. Я мог только различить хмурый взгляд отца через заднее окно.

Блять. Мой пульс участился.

Мой отец, появившийся в Лондоне без предупреждения, не был в моей карточке бинго на ночь. Поскольку он был здесь, у меня не было выбора, кроме как впустить его.

Я открыл ворота и ждал его у входной двери. Каждый дюйм моего тела, от кожи до костей, был пропитан страхом.

Таксист высадил его прямо перед дверью и умчался.

Мой отец шел ко мне, его трость сверкала под лампами в доме. Прошло несколько месяцев с момента его сердечного приступа, но, по словам моей матери, он легко задыхался, поэтому его врач посоветовал ему регулярно использовать приспособление для ходьбы.

— Папа, — сухо поприветствовал я его.

— Ашер. — Он выглядел немного изможденным, но его взгляд был таким же пронзительным, как и всегда.

Мы не обменялись ни словом, пока я вел его в гостиную. Напряжение прорастало между нами, как сорняки сквозь трещины в тротуаре. Оно запуталось вокруг наших лодыжек, заставляя меня чувствовать себя пленником в собственном доме.

Это был первый визит моего отца в мой дом в Лондоне. Он не выглядел особенно впечатленным, хотя особняк был примерно в пятьдесят раз больше и дороже, чем дом моего детства. На самом деле, он выглядел почти раздраженным демонстрацией богатства.

Добравшись до гостиной, мы расположились на отдельных диванах, как можно дальше друг от друга.

— Где мама? — спросил я, нарушая тишину. Он не уедет из Холчестера без нее.

— Она в отеле. Она хотела приехать, но я сказал ей, что сначала хочу поговорить с тобой наедине. — Он звучал обманчиво спокойно. — Я не хотел, чтобы она была здесь, когда я спрашиваю тебя, какого черта ты делаешь!

Я напрягся от внезапного, но не неожиданного обострения его характера. Честно говоря, я был удивлен, что ему потребовалось так много времени, чтобы дойти до моего дома и зачитать мне акт о бунте.

Он пристально посмотрел на меня, словно разрывая меня на части своим гневом.

Я посмотрел в ответ, мои мышцы напряглись. Признаю, я совершил немало ошибок в этом году, но я уже не ребенок. Я не собирался позволить ему устроить мне засаду в моем собственном гребаном доме.

— Папа, я не в настроении, — сказал я, стараясь сохранять спокойствие. — Если ты пришел накричать на меня за аварию или за отстранение, тебе не повезло. Тренер уже меня отругал. Мне не нужно, чтобы ты тоже.

Его лицо покраснело еще сильнее.

— Ты думаешь, я проделал весь этот путь, потому что тебя посадили? Парень, если бы я хотел накричать на тебя из-за этого, я мог бы позвонить тебе по телефону и сэкономить деньги на поезд и гостиницу. И нет, мне насрать, что ты избегаешь моих звонков. Я бы нашел способ. — Его глаза сверкнули. — Я здесь, потому что хочу, чтобы ты посмотрел мне в гребаные глаза и сказал, почему ты сидишь дома на своей заднице, когда должен доказать этим стервятникам там… — он ткнул пальцем в сторону входа, — …что ты Ашер, блять, Донован. Ты видел, что они о тебе говорят? Ты собираешься это терпеть?

Я стиснул челюсти.

Таблоиды были неумолимы в своих репортажах. Они поливали грязью тренера за то, что он отстранил меня, но они также выли на меня за то, что я оказался в положении, когда меня посадили на скамейку запасных.

Это была проигрышная ситуация для всех, кроме чертового Боччи, который остался безнаказанным после того, как «расследование» событий в ночь крушения не дало никаких значимых результатов.

— Как? — рявкнул я, вспылив. — Таблоиды неуправляемы, а тренер посадил меня на скамейку запасных, потому что он думает, что что-то движет моей импульсивностью, что бы это ни значило. Я предполагаю, что он хочет, чтобы я понял, почему я чувствую себя обязанным участвовать в гонках, хотя я сказал, что больше этого не сделаю. У меня нет никакого желания. Но как я должен доказать, что не собираюсь ничего делать?