Напарник

Движок заглох через полтора часа. Парень посапывал на соседнем сиденье – все же армия приучает засыпать где и когда угодно, если есть шанс. Сергей решил его не будить. Пусть посидит в кабине, мало с ним горя было. А с чего мотор вдруг заглох, Сергею было непонятно. Соляра, вода – все есть, механик двигатель проверял перед самой поездкой. В затылке засвербело. Нехорошо. Нехорошо, однако Сергей был уверен, что штука здесь ни при чем. В мозгах ковыряться – это да, но движок заморозить ей было не под силу.

Сергей взял ключи и выскочил на дорогу. Прикрыл еще дверцу – хоть какая-то, а защита.

Накрыло его секунд через пять. Наплыло громадное брюхо грузовика – в полнеба, в ссохшейся пыли и солярке, потянуло гарью. Так горят болота – успел подумать Сергей. Так горят болота, когда пепел смешивается с гнилой водой, и нестерпимо несет гарью и тиной. Затем небо исчезло.

Сергей лежал на спине, и спине этой было неудобно – в нее вдавливалась крутая ступенька. Лестница, ведущая в погреб – у всех это были приставные лестницы, а у них на даче настоящая, как в домах. На грудь Сергею давила тяжелая крышка. Он видел ее совсем близко, прямо перед глазами – неровный спил древесины, с гнилыми волокнами, с прорытыми за много лет жучиными ходами. От досок тянуло плесенью. Сергей попытался столкнуть проклятую деревяшку, но, кажется, что-то сделалось с руками. Он не видел их – все тело его скрывалось под крышкой – но по ощущениям это не были его руки. Тонкие, бессильные… детские? Пальцы бесполезно впивались в разбухшее дерево, а сверху жарило солнце, глаза слезились от яркого света. Поэтому Сергей был благодарен, когда на лицо его упала тень. Он изо всех сил изогнулся, вытянул шею, и увидел возвышающуюся над ним фигуру. Мальчишка-подросток. Лицо парня было смутно знакомо, где же он мог его видеть? У подъезда блочного дома, тот, с сигаретой. А потом всплыло – старые альбомы, мать, прячущая фотографии, смутные воспоминания. Сергею было лет пять, когда этот пацан погиб.

– Подними, – пробормотал Сергей, и удивился тонкости своего голоса, – подними крышку, пожалуйста, я не могу дышать.

Парень улыбнулся и положил руку на мокрое дерево. Мягко, очень мягко он надавил – но Сергей задохнулся. Давление усиливалось, и Сергею казалось, что кости его трещат и лопаются, что ребра сейчас не выдержат – и он размажется в этой темной щели, между крышкой и ступенькой. Пацан улыбался. У Сергея потемнело в глазах, но он видел эту улыбку, детскую, довольную, кончик носа мальчишки чуть задрался, а зубы задорно блестели на солнце. От улыбки было больней, чем от деревяшки, ломающей кости, но она же, эта улыбка, помогла Сергею. Злость поднялась, лопнула в затылке горячим комом, волной растеклась по телу – и он толкнул крышку, толкнул обеими своими слабыми руками что было сил, и увидел, как бледнеет улыбка мальчишки, смазываются его черты – а потом в глаза ему ударил новый острый блеск. Ампула. Стеклянная ампула, совсем близко, и рука, придерживающая его, а вторая рука шарящая в поясной сумке, ищущая… шприц?

Сергей взревел и отпихнул чужие руки. Ампула упала в пыль, покатилась. Сергей рванулся вверх – и впечатался головой в рессору собственного грузовика. В глазах вспыхнуло. Сквозь комариный ушной звон он услышал:

– Сергей Валерьевич, лежите, я сейчас. Я вам вколю…

Он собрал все оставшиеся силы и прохрипел в склонившееся над ним взволнованное лицо мальчишки-напарника:

– Не надо.