И он таки смирился. Не сразу, конечно, и не просто, но принял, так сказать, неизбежное, и вовсе перестал надеяться на благоприятный исход. Удивительное дело, но после этого у него вроде бы как даже начал понемногу восстанавливаться аппетит, а тошнота несколько поуспокоилась.
Но тут нелегкая снова принесла в его дом тетку Марфу. Войдя без стука, она стала на пороге руки-в-боки и громогласно огорошила жующего сухарик Михалыча очередной порцией позитива: "Ты жив ишшо? А болтали, уж помер".
А из-за могучего плеча ее выглядывали еще две соседки в платочках. Делегация, значит, пожаловала. Полюбопытствовать пришли, жив ли он еще или уже можно начинать приготовления к поминкам.
Услыхав нотки разочарования в голосе Марфы, Михалыч тут же подавился сухариком, и чуть было на месте не исполнил прогноз соседки. Откашлявшись, он выгнал жизнерадостных баб обратно на улицу и тяжело повалился в кресло. То самое, в котором сидел и сейчас. Ничего удивительного, просто второго кресла у него не было. То есть, было когда-то, но его съели мыши, те самые, в честь которых мышьяк назвали мышьяком, и его пришлось выбросить.
Вот тогда, после ухода соседок во главе с теткой Марфой, сидя в этом своем единственном, а потому любимом, кресле, он и принял то самое решение, которое сейчас стойко и исполнял. Отравиться.
В животе нехорошо заурчало, и Михалыча внезапно осенила очень неприятная мысль. Он вдруг вспомнил, что слышал как-то, что будто бы когда человек умирает, его мочевой пузырь и кишечник сразу же перестают, скажем так, держать в себе свою начинку. А начинен был Михалыч будь здоров. С утра еще не посещал отхожего места, именуемого на флоте гальюном. А накушался он напоследок, так сказать, на дорожку, любимой картошки с салом так, что у тетки Марфы, когда она непременно придет удостовериться в том, что он таки отошел, точно будет о чем поговорить с каждой бабкой в их селе, а может быть, и в соседних.
Представив себе эту картину, как он восседает в липком промокшем кресле и тетка Марфа, зажимая нос, подходит к нему поближе, чтобы получше разглядеть подробности произошедшего с ним конфуза, Михалыча бросило в пот. Нет, такой посмертной славы ему точно не нужно. Уж чего-чего, а только не этого.
В животе снова забурлило, и вот теперь Михалыч испугался уже не на шутку. Смешно сказать – смерти своей, которая должна была к нему пожаловать с минуты на минуту, он сейчас не боялся абсолютно, а вот обдудониться жуть как было неохота. Ну просто хоть не умирай!
Не теряя больше ни секунды, он вскочил и бросился было в сторону туалета, но тут сильнейший спазм где-то в недрах кишечника заставил его согнуться пополам. У Михалыча даже в глазах потемнело. И надобность появилась оправиться прямо немедленно. Вот прямо здесь и сейчас. Ужас! И ведь чуть было не исполнил! Вот тетке Марфе материал был бы для сплетен!
Превозмогая донельзя болезненные позывы, вжав днище поглубже, Михалыч рванулся в туалет… Опустим подробности, но он, скажем так, успел.
С чувством выполненного долга, победителем он вернулся в свое кресло и вновь удобно в нем уселся. Все, теперь бояться было больше нечего. И торопиться, по всей видимости, ему уже тоже больше никуда не придется. Все, отбегался Михалыч. Теперь можно и помирать.
Он вновь задумался о своей загадочной болезни. Как его только не обследовали, чем только не лечили…
Новый спазм в животе выдернул его из раздумий. Больно! Правда, спазм на этот раз был хоть и болезненным, но не долгим и не особенно сильным. Но зато, только он прошел, как наступил новый, уже чуточку сильнее и еще болезненнее. Затем еще один, затем еще, по нарастающей…
Неприятным сюрпризом было то, что спазмы эти, будь они неладны, вновь сопровождались позывами посидеть на чем-нибудь кроме кресла, а если говорить точнее, то на горшке.
Да что же это такое?! Как же не вовремя-то!
Михалыч попробовал расслабиться, но тут же спохватился, вовремя поняв, что только что чуть было не совершил непоправимую ошибку. Расслабляться в его положении было уж точно никак нельзя. Чревато, так сказать, последствиями.
Бормоча себе под нос ругательства в адрес съеденных накануне продуктов, он вновь устремился в туалет, посещать который в этой жизни уже и не планировал. А оно вон как получилось.
В голове уже шумело, появилась некоторая эйфория, для его неоднозначного положения весьма несвоевременная, но он вновь успел использовать туалет по его прямому назначению. Но в этот раз из отхожего места он возвращался уже не таким героем. Нет, не подумайте только, что тракторист Михалыч сделал что-то не так, за что ему может быть стыдно или неудобно перед теми, кто его найдет завтра утром. Совсем нет. Просто, не успел он еще вернуться на свое насиженное кресло, как спазмы в животе с позывами возобновились вновь, да еще такие сильные, что, не пройдя и середины расстояния, ему пришлось заворачивать назад. Даже вода в бачке набраться не успела. Форменное безобразие.