Глядя на него, я не понимал, чему он так радуется и как, находясь в таком аду, вообще можно испытывать подобное чувство. В настоящий момент я был уверен, что больше никогда не смогу ощутить беззаботного веселья или искренней радости от чего бы то ни было.
— И чему тут веселиться? Посмотри вокруг. Тебя это забавляет?
— Да брось! Еще не конец света и те уроды пока не добрались сюда, так что ни к чему такой унылый вид. Я жив и уже одно это заслуживает благодарности Господу!
— Господу! Вот уж кого стоит благодарить! — не скрывая злобы, воскликнул я.
— Конечно стоит, — спокойно заметил Митчелл. — Кроме того, только что я набил живот отличным ужином из свиной тушенки, выкурил сигарету, а теперь вот пью кофе, так почему бы мне не веселиться? — Он вновь непринужденно рассмеялся, но потом сменил тон на более серьезный: — От тебя требуется то же, что и от всех остальных. Мы команда и держимся вместе. Здесь мы все равны, а потому действуем на общее благо.
— Коммунизм, значит? — ухмыльнулся я.
— Выходит так, — делая глоток кофе, благодушно согласился Митчелл.
Он пил его из жестяной кружки, сидя у горящего костра на мешке с песком. Рядом с ним полукругом расположились еще трое парней. Среди них был Эдвардс, долговязый мальчишка с вихрастой и рыжей как у клоуна шевелюрой, а также тот, кого вчера я запомнил как Морриса.
Мальчишке было лет восемнадцать, а Моррис выглядел немногим старше меня. Он носил гладко зализанные назад черные волосы, имел темно-карие, слегка выпученные глаза и привычку ежеминутно облизывать тонкие губы. Пока мы с Митчеллом говорили, все трое молчали, но явно посмеивались с того, как он потешается над моим мрачным настроением.
— Оставь его, Митч, — бросив на меня приветственный взгляд, вмешался Моррис. — Не видишь, он только приехал? Парню нужно время, чтобы пообтереться и привыкнуть к нашей грязи, крысам и запаху дерьма. Дружище, — обратился он ко мне, — я здесь уже больше трех недель, но поверь мне на слово, когда впервые спустился сюда на ночь, был еще злее, чем ты. Я приехал с севера, да не просто приехал, а на своей тачке и даже имел в кармане кое-какие деньжата, но во вторую же ночь меня избила толпа черномазых. Тогда-то я и попрощался и с тачкой, и со всеми своими деньгами. Если бы не эта станция, не Митч, и не остальные, уже, наверное, подох бы с голоду. Так что коммунизм, не коммунизм, а все мы тут стараемся помогать друг другу и действовать заодно.
Устроившись рядом с ними на свободном мешке, я закурил, а Моррис между тем продолжил:
— Да что я? Вон, возьми Чарли хотя бы, — он кивнул на рыжего пацана, сидящего с опущенной головой по правую руку от него. — Он почти местный, из пригорода. Прожил под лагерем две недели, пока его не кинул один сукин сын в военной форме. Чарли, расскажи!
— Что рассказать? — встрепенулся тот, когда Моррис толкнул его локтем в бок. Остальные тут же громко засмеялись.
— Вечно ты в облаках витаешь! Расскажи, как сперва тебя твой брательник кинул, а потом охранник из лагеря на деньги нагрел.
— Он меня не кинул! — сверкнув на него желтыми, как янтарь, радужками глаз, с горячностью воскликнул Чарли, но тотчас залился краской до самой шеи. — Он уехал за границу еще в самом начале, но обещал, что как только устроится, вернется за мной или вышлет денег на билет. Видно, с ним что-то случилось, раз он не вернулся.
— Ну конечно, наивная душа, — сокрушенно покачал головой Моррис. Повернувшись ко мне, он принялся рассказывать вместо Чарли: — Брательник его снял все те жалкие сбережения, что остались им от предков и умотал за кордон. Обещал уладить там кое-какие вопросы и сразу выслать нашему бедолаге деньжат на билет, да только с тех пор и пропал. А там и границы закрыли. Этот простодушный болван ждал его два месяца, пока в его поселке не осталось ни одного живого существа, а потом приперся сюда. Денег у него немного при себе было от продажи отцовской тачки, так он сговорился с одним охранником, что тот ему местечко за вознаграждение выбьет. Ну и дальше понятно. Охранник деньги-то взял, а про Чарли забыл. Вот уже дней десять, как к нам приблудился, да все верит, что братец будет его разыскивать.
Чарли в ходе его рассказа напряженно смотрел в огонь, но едва только Моррис закончил, резко встал и пошел прочь. Проводив его взглядом выпуклых глаз, Моррис сочувственно проронил:
— Эх, жалко пацана. Молодой еще совсем, наивный.
— Ну и чего ты достаешь его все время своими рассуждениями? — задал вопрос Митчелл. — Пусть бы верил, что брат просто не может за ним вернуться. Человек живет, пока у него сохраняется вера в лучшее, а ты душу ему рвешь этими пустыми сомнениями.