Наперегонки с темнотой

Бармен равнодушно щелкнул кнопкой, сменив мелодию на более ритмичную, чем заслужил одобрительные возгласы от нашего столика. Мы вели бестолковый, не слишком оживленный разговор о работе и курьезных случаях с клиентами, но постепенно он свелся к расспросам о моей жизни до эвакуации. На удивление справился я легко.

Раньше у меня не выходило спокойно рассказывать об Анне или о случившемся со мной после ее смерти, но сейчас я как будто говорил не о себе, а о другом человеке. Невыносимый стыд, острая боль от потери и злость куда-то исчезли, оставив после себя лишь чувство сожаления и легкой печали. Вспомнив поездку к лаборатории, я подумал, что именно тогда все изменилось.

В тот день я впервые испытал облегчение после сказанного и понял, что в состоянии принять собственное прошлое. Память помимо воли стала подсовывать события того сумасшедшего дня и в своем воображении я вдруг отчетливо увидел лицо Марты в тот момент, когда она склонилась ко мне, чтобы перевязать рану. Увидел ее сосредоточенный взгляд, упрямо сомкнутые губы, вспомнил тонкий, слегка пряный запах ее волос.

Я ничего не знал о ней. Спустя неделю после приезда я не выдержал и в остром приступе тоски написал ей название города, где мы остановились. Позднее об этом мне пришлось пожалеть — то сообщение так и осталось непрочитанным.

Напрасно прождав два дня, но так и не получив ответа, я запереживал, все ли с ней хорошо, а потому полез на холм в поисках интернета. Забравшись на самую вершину, с трудом я поймал сигнал связи и отыскал ее свежий репортаж из лагеря для беженцев.

Марта выглядела такой же красивой, только серо-голубые глаза еще тревожнее горели на похудевшем лице, а темные волосы больше не струились по плечам. Они были заплетены в тугую, лежащую поверх зеленой военной куртки косу. Убедившись, что с ней все в полном порядке, я понял, что она решила не отвечать мне.

Сидя на том холме, я слушал, как она рассказывает о жизни людей в лагере и до хруста в челюсти сжимал зубы. Глаза предательски щипало, но я не позволил себе проявить слабость. Еще раз повторив, что она была лишь случайным, навсегда оставшимся в прошлом эпизодом, я удалил ее номер и стер всю переписку. Больше я не разрешал мыслям о ней возвращаться в свою голову, но со снами ничего не мог поделать. Снилась она мне часто.

Усилием воли отогнав болезненные воспоминания, я прислушался к общему разговору. Мы сидели в этом баре уже пару часов, продолжая трепаться на разные темы. В основном они вертелись вокруг работы и ухудшающейся обстановки в стране, но по мере выпитого все больше переходили к шуткам и историям о женщинах.

Дейв Льюис к этой минуте успел уже изрядно набраться, поэтому данная тема его особенно волновала. У него имелась жена и двое ребятишек, но иной раз он был не прочь провести время в обществе какой-нибудь сговорчивой девицы, а потом с чувством смаковать подробности.

— И я, значит, ей говорю: «А давай, крошка, попробуем сзади!» И тут, вы бы видели, она так смешно вытаращила на меня глаза и словно мышь пропищала: «Нет, Дейви! Твой дружок такой огромный! Ты же мне что-нибудь повредишь и я потом долго не смогу ходить!» — Он в красках изобразил этот диалог, после чего за столом раздался взрыв хохота.

Льюис был симпатичным двадцативосьмилетним парнем и несомненно нравился женщинам. Он без конца шутил и рассказывал забавные истории о своих похождениях, а с его молодого открытого лица практически не сходила озорная, жизнерадостная улыбка. Взрывы его заразительного смеха часто отрывали нас от дел, невольно заставляя прислушиваться, о чем он говорит на этот раз.

В подобные моменты работа в гараже надолго останавливалась и возобновлялась, только когда Харрис призывал всех к порядку. Обычно я не вникал в суть этих разговоров и участвовал в них лишь пассивно, но успел заметить, что Льюис большой охотник до горячих тем. Правда, порой он увлекался настолько, что становилось очевидным — половина из рассказанного им преувеличена минимум вдвое.

— Брось заливать, — по-прежнему давясь смехом, проронил Харрис. — Тебя послушать, так у тебя в штанах не член, а шланг от бензонасоса!

— Ты что, мне не веришь? — вскричал Льюис. — Она именно так и заявила, Богом клянусь!

— Ну конечно, — выдавив издевательскую ухмылку, сказал вдруг Райт. — Видел я твоего недомерка. Не больше крепежного болта. Таким разве что карлицу удовлетворить.

— Эй, ты чего, заглядывал ко мне в штаны, придурок? Ну и ну, этого я от тебя не ожидал, — многозначительно присвистнул Льюис.

— Тупица! Забыл, как пару лет назад нахлестался в стельку и в чем мать родила бегал вокруг озера? Орал, что ты чертова секс-машина. Тех двух цыпочек, что были с нами, напугал до полусмерти и мне в тот вечер из-за тебя, кретина, ничего не перепало.

Коди Райт был полной противоположностью Льюиса. Скорее в чем-то он походил на меня — такой же неулыбчивый и малословный. Большей частью он молчал, вставляя слова лишь по необходимости и порой казалось, будто даже сама потребность пользоваться собственным тягучим, чуть сипловатым голосом приводила его в досадное раздражение.