Она не раз твердила себе, что бояться глупо. Она любит Джона, Джон любит ее. Они идеально подходят друг другу. У них схожие взгляды, им нравятся одинаковые развлечения, они совершенно не тяготятся друг другом. Ей было легко представить счастливую жизнь с Джоном. У них были бы дети, но он ни за что не стал бы требовать, чтобы она пожертвовала карьерой ради семьи. Ее работа не вызывала бы у него презрительных усмешек, и он не завидовал бы ее успехам.
Это была бы спокойная, насыщенная жизнь, где каждый старался бы сделать другого счастливее. Она вошла бы в эту жизнь радостно и уверенно, зная, что ей не угрожают никакие случайности. И не было бы ни страха, ни ревности, ни обмана. Не было бы яростных требований ее внимания. Ей не пришлось бы обдумывать каждый свой поступок, даже самый пустяковый, и терзаться, будет ли это правильно воспринято. Помимо разумных ограничений, накладываемых браком, она была бы свободна. У нее сохранилась бы свобода быть собой.
Но все эти убедительные доводы почему-то не помогали. Страх оставался.
– Майор Уорвик, вам письмо.
– Благодарю, капрал. Так. Судя по почерку – от моего старшего сына. Он мне всегда исправно пишет.
«Чего не скажешь о его матери», – мысленно добавил Бой, вскрывая конверт. Венеция не утруждала себя письмами ему, а когда все же удосуживалась написать, то не выходила за рамки новостей о детях и своей работе в «Литтонс», которая затягивала ее все сильнее. Ей представлялось, будто она чуть ли не руководит издательством. Скорее всего, обычная работа секретарши, только приукрашенная и поданная родителями ей на блюдечке, чтобы чем-то занять великовозрастную дочку. А еще – дать ей уважительную причину, чтобы торчать в Лондоне. Конечно, Эшингем и дети – это так скучно.
Бой начал читать.