Наперекор судьбе

Оливеру отчаянно недоставало ММ. Ее молчаливой и безусловной преданности семейному делу. Их объединяла общая история. Сестра была его стойкой, хотя и осторожной союзницей. Она знала, как он относится к книгам, и понимала, какое отвращение вызывает у него курс на откровенную коммерциализацию издательства, взятый Селией и Венецией. Но ММ теперь появлялась на работе далеко не каждый день; хорошо, если два дня в неделю. И то она приезжала достаточно поздно, а уезжала рано. Она уверяла, что с ней все в порядке, однако это явно было не так. Никто не знал, чем она больна. Они с Гордоном быстро и умело отметали все расспросы о ее состоянии. Но у ММ был очень нездоровый цвет лица и такая же болезненная худоба. Она быстро уставала. Просто не верилось, что когда-то эта женщина могла работать сутками напролет.

ММ утверждала: виной всему ее бессонница и тревога за Джея. Оливер и Селия оба уцепились за это вполне правдоподобное объяснение. Настоящую причину ММ и Гордон договорились не раскрывать как можно дольше. У ММ обнаружили рак желудка. Диагноз она восприняла со своей всегдашней стойкостью и потребовала, чтобы врач сказал, сколько ей осталось. «Максимум – полгода», – был ответ врача.

* * *

– Адель, тебе письмо.

– Спасибо.

Наверняка из «Вога». Они обещали ей заплатить. Деньги были бы весьма кстати, тогда бы она…

– Боже мой! – воскликнула Адель, увидев конверт.

– В чем дело? – удивилась леди Бекенхем.

Но Адель уже бежала к себе, зажимая в руках драгоценный коричневый конвертик, похожий на те, в каких приносили телеграммы. Только этот конверт был с символом Красного Креста и немецкой надписью: «Deutsche Rotes Kreuz». Адель не могла без содрогания смотреть на штемпель с готическим шрифтом, но главное находилось внутри. Адель открыла конверт. Там были не просто слова. Там были слова, написанные рукой Люка, а не скопированные чужой рукой, как произошло с ее письмом. Слова удивительные, удивительные слова: «Mignonne. Письмо запоздало. Мой ответ – тоже. Пиши снова, письмо я возьму у мадам Андре. Je t’aime, je t’embrasse, je t’adore. Люк» [80] .

Письмо пришло через Женеву, откуда его переслали в лондонское представительство Красного Креста, а дальше оно двигалось обычным образом. На конверте была английская почтовая марка. Адель посмотрела на дату. Письмо Люка добиралась до нее пять месяцев. Пять нескончаемых, мучительных месяцев. А с момента ее письма к нему прошел целый год.

Адель не сразу поняла весь смысл, вложенный в скупые слова. Значит, Люк съехал с их прежней квартиры. Как же она не подумала о таком варианте? Тогда это вполне объясняло и запоздалое получение Люком ее письма, и его задержку с ответом. Должно быть, добрейшая мадам Андре переслала ему письмо. Или он вернулся в их квартиру. И он был жив. С ним по-прежнему все было в порядке…

* * *

В тот же день Адель поехала в Биконсфилд.

Ее второе письмо было короче. О чем писать, если многое, очень многое оставалось невозможным?

Je t’adore aussi [81] . Mam’selle Адель.

Она подала текст письма и семь пенсов, даже не пытаясь вытирать слезы.

– Большое вам спасибо, – как и в прошлый раз, сказала она служащей.

Прежде чем ехать домой, Адель нашла скамейку и села, подставив лицо осеннему солнцу. Она читала и перечитывала письмо Люка, а слезы текли и текли у нее по щекам.

...

Моя самая дорогая!

Знаю, что моя просьба достаточно преждевременна, но я так сильно тебя люблю, потому и пишу об этом. Быть может, к моему окончательному возвращению домой ты согласишься на помолвку? Дни и недели, проведенные с тобой, и эта последняя удивительная ночь были не просто самыми счастливыми в моей жизни. Все это далеко превосходило наиболее смелые мои мечты. Думаю, мы могли бы быть счастливы вместе и прожить очень хорошую жизнь. Прошу тебя, Барти, спокойно и внимательно подумай над моими словами и ни в коем случае не считай, будто я тороплю тебя с ответом. Боюсь, времени у нас более чем достаточно. Или, лучше сказать, надеюсь.

Горячо любящий тебя,

Джон.

Барти читала эти строчки со смешанным чувством счастья и страха, который вызывали у нее все признания Джона в любви и его просьбы. Она очень надеялась, что страх постепенно рассеется, однако он лишь нарастал, змеей вползая ей в голову и сердце. Этот страх лишал ее покоя и даже самых невинных жизненных удовольствий.