Напиши мне о галчонке. Записи на железнодорожных билетах

– Не знаю, – ответил Храмов, не отрывая глаз из спин ходящих за гору бичей: – Какая-то блажь, видать, нашла на нашего Петрова.

– Пойдем, отдохнешь в избе, – сказала хозяйка. – Утро вечера мудренее. Потом, разберетесь…

4. Мечта Петрова

Просыпаются, в крестьянской избе, довольно-таки рано. Надо кормить домашнюю животину. Крестьяне привыкли руководствоваться в жизни известной поговоркой: «Кто рано встает – тому Бог дает». Когда Храмов проснулся, Анна Васильевна, обслужив свое многочисленное хозяйство, топила печь. Красное зарево озаряло ее лицо. Иван Тимофеевич, сидя в неизменной позиции на лавке, дымил своим незаменимым «Беломорканалом». Увидев, что Храмов не спит, – лежит с открытыми глазами, – хозяйка завела разговор, обращаясь в открытый зев печи, к горшкам:

– Только что корову отправила пастись. Твои-то, Вань, сидели у костерка. Грелись. Я, чинно, прошла мимо. Поздоровалась. «Померзли, чай? " – спрашиваю. И тот, что посурьезнее будет, тот, с которым ты, Ваня, вчерась поцапался, что-то промямлил себе под нос. Ночью, поди ж ты, заморозок был! – И запричитала, по своей бабьей привычке, обращаясь к кому-то вымышленному: – И до чего же вы, мужики, народ противный. Что дети малые! И чего вам в избе-то не сидится. Им, токо, добра желаешь, а они все наперекор делают! Сидели б в тепле, в добре. Горя б здесь не знали! Так, нет же: «Пойдем на берег». Дурачье, прости господи. Разве так делают? О, здоровье надо печься! – Отчитав, заочно, своих несостоявшихся постояльцев, Анна Васильевна на какое-то мгновение приумолкла. Очевидно, подготавливая в мыслях какую-то, очередную, словесную экзекуцию.

Конечно, живи рабочие в избе, она б получила некоторую выгоду. Начальник договорился хорошо платить за них. Они умели считать каждую копейку. Рабочие покупали бы картофель и молоко. А, к этому молодому парню, они привязались всей душой, с той первой минуты, когда он вошел в избу.

Ближе к обеду явился Татаринов. Первым делом отправился на канаву, к своим рабочим. Храмов подошел чуть попозже.

– Мне Петров уже пожаловался на тебя, – сказал Татаринов, встречая Храмова, на вершине холма, и, не дожидаясь объяснений, продолжал: – Петров переживает, что ты его деньги спустишь. Пустишь по ветру. Разбазаришь, – одним словом. Так, что переходи-ка ты лучше к рабочим. Поставите на берегу палатку. Она, хоть и вся в дырках, – бывшая банька, – но все же лучше, чем жить под открытым небом.

Уже перед тем, как влезть в кабину, передал Храмову, пожелание Петрова:

– Отдай-ка ты ему его деньги, что я тебе давал. Успокой «грешную душу». А, то он, бедненький, с ума, поди сходит. Этот разговор – между нами.

– Да не нужны мне его деньги! – вспыхнул Храмов. – Пусть ими подавится. Устроил канитель. Я-то, думал…

Уходя, Храмов отдал хозяевам свою пятерку. Анна Васильевна выделила ему, дополнительно, ведро картофеля и банку молока. Он поблагодарил их за проявленную доброту, и отправился на новое свое место жительства. Рабочие, сидящие на принесенном разливом бревне, встретили его сдержано. И, только при виде продуктов, взгляд Петрова немного потеплел.

…Вместе перенесли, на берег, остальные вещи…

Палаток никто из них толком не умел ставить. Без тени, каких бы то не было сомнений, они нахлобучили ветхую и дырявую холстину, на три кола, решив, что так и надо обустраивать походный быт. А, чтоб сооружение сей малой архитектурной формы, выглядело как-то более устойчиво, они присобачили его веревками к вогнанным в землю колышкам. Средний кол тут же проткнул старую, убогую холстину, и вылез неровным концом наружу, придав неэстетической конструкции совсем уже инвалидный вид. Теперь сверху, – с самой высоты холма, – палатка сильно смахивала на какого-то серого птаха – возможно, что журавля – безжалостно пришпиленного кольями к земле. Это сходство еще более усиливалось в ветреную погоду, когда холстина начинала сильно надувать бока, и громко хлопать своими входными крыльями. К тому же, многие мелкие дырочки, былые постояльцы ее, пытались замазывать красной краской, которая с годами выцвела, придавая вид засохших пятен крови. Казалось, что измученная птица, пытается со всех сил, взмыть в небо.

С тех пор, как в палатку влезла корова, и съела весь запас соли и хлеба (только что приобретенного у Анны Васильевны), они, сговорившись, развесили в ведрах остатки продуктов на вётлах под горою. Отчего те, сразу же, стали напоминать новогодние елки, увешанные подарками. Злополучная буренка оставила, после себя, полнейший бардак. Начиная с раскатанной по всей палатке картошки, измазала все вокруг липкой слюной, съела всю соль, и, словно бы в глум над незадачливыми скитальцами, оставила посредине палатки дымящуюся лепёху. Анна Васильевна, оперативно, восполнила потери хлебом и солью.

Вынужденное переселение, не добавило, Храмову, особой радости. Единственную возможность, вместо радио, выслушивать длинные откровения бывшего таксиста.