Напиши себе некролог

– А что надо сделать?

– Седьмого числа отсюда отправили телеграмму в Петербург садовнику Эйлиху. Подписана она не была. Но вы ведь знаете, кто ее отправил?

– Простите. Сообщать такие сведения посторонним лицам строго-настрого запрещено.

Сашенька вместо двух рублей достала из ридикюля красненькую.

– Тем более запрещено, – замотал головой телеграфист. – Вот если бы…

– Если бы что? – уточнила Сашенька у умолкнувшего на полуслове блондина. Понятно, что он не решается назвать свою цену. Наверно, очень немалую. Сколько же хочет? Неужели сто рублей?

– Вот если бы Дмитрий Данилович прислал мне свой фотопортрет с дарственной надписью.

– Верните телеграмму, допишу ему про портрет. Сегодня же вышлет.

Телеграфист отдал обратно Сашеньке листок.

– Как вас зовут?

– Нечепыркин Антон Васильевич.

Княгиня, быстро дописав, вернула телеграмму блондину. Тот подсчитал слова:

– Тридцать одно, итого четыре рубля. Ваше сиятельство, давайте вычеркнем мое отчество, тогда слов станет тридцать, вы сэкономите рубль[66].

– Не буду я ничего вычеркивать, тем более ваше отчество. Держите четыре рубля. И умоляю, Антон Васильевич, назовите имя отправителя. Я тороплюсь. Меня ребенок на станции ждет и старая тетушка.

– Отец Илларион, священник Гребневской церкви в Одинцово. Но текст телеграммы писал не он, его почерк я хорошо знаю. Видимо, кто-нибудь из прихожан попросил его отправить телеграмму.

– Одинцово далеко отсюда?

– Двадцать верст.

– Саввин монастырь по дороге?

– Нет, что вы. Монастырь совсем в другую сторону.

Пока Сашенька беседовала с телеграфистом, Ейбогина с Володей успели подкрепиться в станционном буфете холодной телятиной и нанять за три с полтиной тройку до монастыря. Княгиня не спеша шла к тройке, обдумывая, как преподнести известие, что в монастырь они с Володей все-таки не поедут:

– Александра, ну где ты шляешься? – сделала ей выговор тетушка. – Давай залезай, а то на девятый час опоздаем[67].

– Простите, Анисья Ивановна, но муж прислал телеграмму. Просит заехать в село Одинцово по одному делу. Это двадцать верст отсюда.

– Ну раз так надо, езжай.

– Володечка, вылезай, – велела Сашенька сыну.

– Нет, я в монастырь, с тетушкой.

– В Одинцове тоже имеется церковь, и мы зайдем в нее обязательно.

– В Одинцове? – задумался на миг Володя и тут же выпалил сведения из путеводителя: – Одинцово. Село в тридцати одной версте от Звенигорода, 203 жителя. Название – от фамилии первого владельца Одинца. В царствование Алексея Михайловича им владел окольничий Артамон Матвеев, потомки которого продали имение Ягужинским, а те, в свою очередь, графу Александру Зубову, брату фаворита Екатерины Второй. Церковь построена в девятнадцатом веке. И никто из великих в ней не бывал. Мне там нечего делать.

– Слышала? – спросила у Сашеньки Ейбогина. – Езжай в свое Одинцово одна.

– И где мы встретимся? Здесь? Во сколько?

– Встретимся дома. Из Одинцова тебе ближе до Химок, чем до Голицыно. Сядешь там на поезд и вернешься. Трогай, – велела извозчику Анисья Ивановна.

Глава девятая

13 июня 1871 года, воскресенье

Сашенька сторговала тройку за десять рублей. После ночной грозы воздух был переполнен ароматами цветущих растений, и даже припекавшее солнце княгиню не раздражало, на скорости его жар разгонялся ветерком.

Трехъярусную колокольню Сашенька увидела впереди еще при подъезде в Одинцово. Церковь оказалась открытой, но внутри ни прихожан, ни священника не было, лишь толстая тетка в черном платье мыла там пол.

– Где найти отца Иллариона? – окликнула ее Сашенька.

– Отдыхает наш батюшка. К шести часам на службу придет.

Ждать три часа, пока соизволит проснуться деревенский поп? Ну уж нет!

– Он нужен срочно. Больной при смерти…

– Так бы сразу и сказали.

Тетка, бросив тряпку, выбежала из храма. Минут через пять, прикрывая зевоту, явился молодой священник с круглыми очками, за стеклами которых прятались проницательные глаза. Поймав их взгляд, Сашенька поняла, что ей не свезло. Она-то надеялась, что здесь служит полупьяный «поп, толоконный лоб», тот же крестьянин, только грамотный. Но местный священник, похоже, неплохо образован, возможно, что перед семинарией успел поучиться в университете. Такого на мякине не проведешь.

– Где больной? – спросил отец Илларион.

– Простите, батюшка, но я соврала. Потому что мне нужно срочно с вами переговорить.

– Хорошо, не волнуйтесь. Я внимательно вас слушаю.

– Седьмого августа вы отправили из Голицыно телеграмму, заказав в столице венок с надписью «Простите». За что вы попросили прощения?

– Простите, сударыня, но я такого случая не припоминаю, – тонко улыбнулся отец Илларион.

– Не лгите, батюшка. Должно быть, просто не знаете, что ту телеграмму вас попросил отправить убийца…

– Убийца? Вы сильно заблуждаетесь.

– Значит, признаете, что отправили телеграмму?

– Сие не преступление и не грех.

– Кто просил ее отправить?

– Имя вам назвать не могу.

– Из-за тайны исповеди?

– Да.

– В данном случае вы не сможете за нее спрятаться. Я ведь не требую сообщить, в каких именно грехах покаялся тот человек. Прошу лишь назвать его имя.

– Нет.