Наплывы времени. История жизни

Всеобщее смятение по вопросу об отношении к грядущей войне было связано с нетипичным для Америки цинизмом, порожденным Великим кризисом. Большинство людей среднего класса связывали свое представление о капитализме прежде всего с фондовой биржей, а потом с механизмом инвестиций и даже узаконенной спекуляцией. Рынок был конкретным символом роста «ценности» собственности, своего рода доказательством того, что мы живем в бесклассовом обществе, ибо политика инвестиций широко осуществлялась по всей стране. Когда буквально в одночасье рынок прекратил свое существование и никто из признанных лидеров и институтов не остановил и не объяснил этого процесса, паника, поразившая страну, поставила под сомнение веру во все официальное. Под вспышки фотокамер в объятия крупнейшего и недосягаемого когда-то банкира Дж. Пирпонта Моргана толкнули какую-то карлицу, тем самым выразив всеобщее презрение. Что касается других финансистов, они либо кончали тюрьмой, либо выпрыгивали из окон. Стихийный, неконтролируемый взлет цен на рынке окончательно развеял прекраснодушные мифы о первой мировой войне, которая в свое время стала еще одним доказательством власти денежных тузов, немилосердно расточавших человеческие жизни во имя процветания богатых. В этом смысле русская революция, которая вывела царскую армию из войны и отчасти спасла ее от бессмысленной бойни, приобретала огромное значение. Издалека она казалась проявлением человеческого разума.

Теперь, в 1940-м, опять все готовились к войне и опять только русские искали способа избежать этого. Хотя в их союзе с фашистами, которых они яростно поносили, была известная доля цинизма, при желании в этом можно было усмотреть твердую линию поведения. Россия в 1940 году не имела колоний и не аннексировала близлежащих территорий (совместный с Германией раздел Польши и присоединение Прибалтийских республик считались акциями исключительно оборонительного характера), поэтому могла открыто призывать к антиимпериалистической борьбе. К тому же, в отличие от всех крупных европейских держав, в России не было безработицы. Разве альянс с Германией не означал, что она любой ценой старается избежать участия в грязной войне, пусть даже при этом приходится идти на компромисс с нацистами, чтобы выиграть время для подготовки к отражению удара.

Постичь человеческие иллюзии — значит понять их исходные предпосылки, проникнуть в логику алогичного. Когда западные демократы во главе с такими людьми, как Чемберлен в Англии и Даладье во Франции, с легкостью отдали Гитлеру Чехословакию, обладавшую одной из сильнейших и наиболее подготовленных в Европе армий, способной остановить немцев, и отказались продавать оружие испанским республиканцам, тем самым откровенно пособничая итальянскому и германскому фашизму в разгроме первого в истории Испании демократического правления, стало ясно, о чем мечтают союзники. Франции и Англии нужна была победа Германии над Россией, чтобы надолго разделаться с коммунистическими идеями, отказать в праве на существование социалистическому государству и заново перекроить мир, судьбы которого вершили бы германские нацисты, английские аристократы и французские миллионеры при поддержке наемных армий. Трудно было предположить, что русские обезглавят этого дракона, заставив его бить хвостом по Парижу и Лондону вместо Москвы и Ленинграда.

В этой схеме был опущен только вопрос о власти, который мы подменили этикой. Политические иллюзии всегда рождаются из горячего стремления к мироустройству, основанному на моральном порядке, утверждающем существование добра. Только представив глубину нашего неприятия загнивающего капитализма, можно понять, сколь невыносимо было увидеть какие-либо параллели между общественными институтами фашистского режима и Советского Союза. Но зависимые от государства профсоюзы, массовые юношеские организации, тайная полиция, наушничество на работе и дома, тысячи политических заключенных и в довершение обожествление государства во главе с его руководителем — все это было порождением советской системы. Фашизм и нацизм скопировали ее, заменив служившую духовной пищей интернациональную пролетарскую солидарность маниакальным нацизмом и расизмом. Родовая вражда между двумя системами оказалась не более чем исторической враждой между Англией и Францией или Германией и Англией. За нравственным конфликтом скрывались национализм и геополитические притязания — основные механизмы истории того времени.