Наплывы времени. История жизни

В разговор вступил морской капитан, человек помоложе и посовременнее. Он сказал, что обедом нас в ресторанчике, пожалуй, накормят, но его трудно найти, так как в окнах нет вывески. Держа ладони вертикально, он объяснил, как пройти по разрушенному городу. Если не считать чашки кофе на завтрак, мы не ели со вчерашнего дня, когда нас покормили сицилийские рабочие, с которыми мы плыли на пароходике через Мессинский пролив, благо у них оказалась с собой какая-то снедь.

С улицы гостиничные окна блестели так, что невозможно было смотреть. Это свидетельствовало о неукротимой тяге к жизни, хотя сбоку у стены лежала гора бута с обрывками дорогих обоев, а гипсовые виноградные лозы украшали заложенные кирпичом дверные проемы. При каждом шаге вздымалось облако цементной пыли, отчего брови становились седыми. Повсюду что-то строилось: люди сновали по лестницам вверх и вниз, таская бадьи или ведерки с раствором. В одном месте довелось увидеть, как по лестнице карабкался в белом фартуке официант с кофе и хлебом на подносе обслужить какого-то важного клиента. Нагруженный металлическими перекладинами осел норовил укусить за руку мальчишку, который понукал его переступить через гору бута. Небольшой, отчаянно чихающий фиатовский грузовичок грозил вот-вот перевернуться, так он парусил, нагруженный сверху футов на двадцать. Всем командовали усатые дамы-регулировщицы в черном. Их хриплый баритон разносился по округе, особенно когда они распекали шестнадцатилетних девчонок, в виде наказания отсылая их навсегда домой. В окне второго этажа женщина держала в руках малыша, показывая городу одного из его обнаженных божков. В Палермо, в отличие от Неаполя, не было проституток. В развороченной гавани с торчавшими из воды обломками волноломов у поваленной пальмы трудился эскадрон коричневых крыс, которые не обратили на нас никакого внимания, будто у них было специальное разрешение муниципалитета. Солнце играло в воде, небо было безоблачно, поодаль стоял одинокий грузовой корабль, оттуда в барки сгружали мешки с американской пшеницей, за счет которой город только и жил. До всеобщих выборов оставались считанные недели, посему американский посол посетил здешние места и произнес речь, во время которой, рассказывали, взял пригоршню зерна и посыпал голову какому-то сияющему мальчонке, объяснив то, что все и так понимали: если победа достанется коммунистам, поставки будут прекращены. Лишнее доказательство того, что с Италией, попрошайкой и проституткой, было покончено, как таковая она перестала существовать. То тут, то там слышалось цоканье копыт — по мере того как страна все больше сползала в прошлое, из девяностых годов ушедшего столетия появилась carrozza, повозка. Люди неутомимо сновали по лестницам вверх и вниз, как будто у итальянцев было национальное пристрастие к жидкому цементу, которым они восстанавливали и отделывали на солнце стены.

Ресторан оказался единственным отстроенным зданием посреди разрушенной маленькой площади и действительно стоял без всякой вывески. Войдя с залитой солнцем улицы, мы поначалу решили, что все восемь или десять столиков, покрытые белыми скатертями, пусты. Хозяин, первый толстяк, которого довелось увидеть в Италии, вынырнул из-за голубой хлопчатобумажной занавески и вроде бы даже выразил удивление. Он нервно спросил, что мы собираемся есть, как будто мы у него были первые послевоенные посетители. Присев, я оглянулся и увидел, что около стены сдвинуто в ряд с дюжину столов, за которыми молчаливо восседают какие-то люди. Поразил их пестрый социальный состав: около крашеной платиновой блондинки из кабаре с глубоким волнующим вырезом приютилась шатенка, рядом восседала сицилианская матрона в черной косынке, румяный четырнадцатилетний пацан, трудяга крестьянского вида в хлопчатобумажной рубахе, между плотным рабочим и бледным бизнесменом с густыми усами — худосочный очкарик, то ли журналист, то ли интеллектуал; два ухарского вида гангстера с холеными усиками и еще одна проститутка с жемчугом в волосах около интеллигентного вида мужчины, похожего на домашнего врача…

Кроме них, в ресторане никого не было, они бесцеремонно разглядывали нас в тишине. Все теперь поменялось: мы актеры, а сицилийцы — зрители. Меню тоже было не без сюрпризов: баранина с ягнятиной, чего ни разу не доводилось видеть по всей Италии. Даже в Риме и Неаполе самое большее, на что можно было рассчитывать, — это рыба и дичь. Хозяин с довольным видом привычным жестом потер руки, хотя во взгляде сквозило напряжение, повернулся и вышел — чуть было не написал «со сцены» — за занавеску.

Изучая меню, Винни побагровел, как свекла, и все никак не мог от него оторваться. Потом произнес почти одними губами:

— Не оборачивайся, не представляешь, кто за тобою!

— Муссолини.

— Хватит выпендриваться, это серьезно.

— Король Виктор Эммануил. Бальзак. Луис Мейер.

— Луки Лучано.