Наполеон

– Все солдаты жаждут драться и умереть за ваше величество, – заключил Лаллеман.

– Нет, – ответил Наполеон, покачав головою, – если бы дело шло об империи, я мог бы испробовать вторую Эльбу, но из-за себя лично не хочу быть причиной ни одного пушечного выстрела. Завтра поутру мы едем.

Оставшись наедине с Гурго, он показал ему черновик письма к английскому принцу-регенту:

«Ваше королевское высочество. Будучи преследуем партиями, разделяющими мою страну, и ненавистью великих европейских держав, я окончил мою политическую карьеру и прихожу к вам, как Фемистокл, чтобы сесть у очага британского народа. Я отдаюсь под защиту его законов, которой испрашиваю у вашего высочества, как самого могущественного, постоянного и великодушного из всех моих врагов».

Он хотел отправить Гурго в Англию с этим письмом, чтобы тот передал его лично принцу-регенту, и тут же принялся мечтать о жизни в Англии, в уединенном сельском домике, в десяти или двенадцати лье от Лондона, вместе с друзьями, «под именем полковника Мюирона», того самого, который, защищая его телом своим от австрийской картечи на Аркольском мосту, был убит на груди его, так что кровь брызнула ему в лицо. «Я приношу себя в жертву» – это Мюирон не только сказал, но и сделал. Вот когда напомнила Наполеону-Человеку душа его забытый урок.

«В сельском домике кончить жизнь в безмятежной идиллии» – этому поверят, на это согласятся английские министры, Веллингтон, Блюхер, Фуше, Талейран! «Школьник был бы хитрее моего»: Наполеон в сорок шесть лет – шестилетний мальчик.

Пятнадцатого июля, на восходе, император сел на французский военный бриг «Ястреб».

На нем треугольная шляпа
И серый походный сюртук, —

те же, как под Аустерлицем и Ватерлоо.

Когда матросы приветствовали его обычным криком: «Виват император!» – в крике этом было рыдание.

– Угодно вашему величеству, чтоб я сопровождал его на крейсер, согласно полученной мной инструкции? – спросил генерал Бекер.

– Нет, возвращайтесь на остров, – ответил Наполеон. – Нехорошо, если скажут, что Франция выдала меня Англии.

Лодка – невозвратная лодка Харона – отчалила. Знал ли он, помнил ли, что покидает Францию, мир навсегда?

Двадцать шестого июля «Беллерофон» кинул якорь в Плимуте, а 31-го адмирал лорд Кит объявил «генералу Бонапарту» решение английских министров – вечную ссылку на остров Святой Елены.

Наполеон возмутился, но не очень и не надолго.

– Я не поеду на Святую Елену, – говорил он приближенным. – Это постыдный конец… Скорее кровь моя обагрит палубу «Беллерофона»!

– Да, государь, – храбрились те, – лучше будем защищаться так, чтобы нас всех перебили, или взорвем пороховой погреб!

В тот же день император вышел, по обыкновению, на палубу, чтобы взглянуть на множество собравшихся лодок с любопытными, и «лицо его было такое же, как всегда», вспоминает очевидец. Уже покорился. «Лучше меня никто не умеет покоряться необходимости; в этом настоящая власть разума, торжество духа».

«Беллерофон» был слишком мал для дальнего плавания. В Портсмуте снаряжали большой военный фрегат, «Нортумберленд», под командой адмирала Кокберна. Но фрегат еще не был готов. Только 4 августа вышел «Беллерофон» из Плимута навстречу «Нортумберленду».

Весь этот день Наполеон просидел у себя в каюте запершись. Приближенные были в тревоге: знали, что он носит при себе спрятанную в платье скляночку с ядом; опасались, как бы не отравился.

Вечером вошел к нему Монтолон с таким испуганным видом, что император сразу понял, в чем дело.

– Рады были бы англичане, если б я себя убил! – проговорил, смеясь.

О самоубийстве все-таки думал.

«Мне, дорогой мой, иногда хочется вас покинуть, и это не так трудно, – говорил Лас-Казу. – Стоит только немного вскружить себе голову… Тем более, что мои убеждения этому нисколько не препятствуют… В вечные муки я не верю: Бог не мог бы допустить такого противовеса Своей бесконечной благости; особенно за такое дело, как это. Ведь что это, в конце концов? Только желание вернуться к Нему немного скорее…»

Лас-Каз заговорил, как всегда говорят в таких случаях, о терпении, мужестве, о возможной перемене обстоятельств к лучшему.

– Может быть, вы и правы, – сказал Наполеон, выслушав его внимательно. – Да, человек должен исполнить свою судьбу, это и мое великое правило. Ну что ж, исполним!

«И он заговорил о другом, спокойно, даже весело».

Счел, однако, нужным сочинить или подписать сочиненный Лас-Казом «Протест»: