«„Виват император!“ – послышались крики и рукоплескания в толпе сенаторов, довольно, впрочем, жидкие, – вспоминает очевидец. – Император ответил голосом твердым и громким. Все казались смущенными, кроме него… Многие с непривычки, путаясь, говорили ему то „гражданин Первый консул“, то „государь“ и „ваше величество“. Вся церемония длилась с четверть часа… Возвращаясь в Париж, я видел толпившийся по дороге народ. Пушечная пальба и съезд карет привлекли много любопытных. Но вечером не было ни праздников, ни иллюминаций. Кажется, в толпе не знали, что произошло, или оставались равнодушными» (Миот де Мелито, «Мемуары»).
Наполеон сначала думал короноваться в Ахене, древней столице Карловингской династии. «Париж, – говаривал он, – язва Франции; парижане неблагодарны и легкомысленны; они осыпают меня самою гнусною бранью». Вот в какую минуту готов отречься от сердца Франции: чувствует себя уже не французским, а всемирным кесарем.
Папа Пий VII согласился приехать в Париж, чтобы венчать императора: услуга за услугу, за Конкордат – венчание.
«Я желал бы, чтобы это дело совершилось ради великого блага, которое проистечет из него для религии, церкви и государства», – писал легат Капрара из Парижа в Ватикан.
«Промысел Божий и конституционные законы Империи даровали нашей фамилии наследственное императорское достоинство», – сказано было в манифесте. Это значит: короноваться будет не только Наполеон, но и жена его, вопреки обычаю: лет двести не бывало, что короновались женщины.
В самую последнюю минуту папа узнал, что Жозефина – не супруга Наполеона, а «любовница», потому что не венчана. Короновать такую чету было бы кощунством. От этого папа отказался наотрез и потребовал церковного брака. Наполеон уступил ему нехотя: уже о разводе подумывал, не желая связывать судьбу новой династии с бездетной Жозефиной. Дядя Феш, кардинал, повенчал их тайком, без свидетелей, в кабинете императора.
Перед коронованием надо было ему причаститься. От этого он, в свою очередь, отказался наотрез: причащаться, не веря в таинство, казалось ему лицемерием и кощунством. «Не будем отягчать совести его и нашей», – согласился папа и написал собственноручно в церемониале: «
Тут со стороны Наполеона было противоречие: от одного таинства, причащения, отказывался и требовал другого – помазания на царство, ибо оно есть «пятое таинство», по толкованию святого Петра Дамиана. Но отказом от причащения уничтожалось и помазание: какое, в самом деле, могло иметь значение таинство, совершенное над человеком, не принадлежащим к церкви?
Одиннадцатого фримера, 2 декабря 1804 года, в соборе Парижской Богоматери происходила невиданно пышная, но холодная и скучная церемония. Многие заметили, как император «несколько раз подавлял зевоту»; а когда папа мазал его миром, казалось, думал только о том, как бы поскорее вытереться. «Лицо его было равнодушно и неподвижно, как в магнетическом сне». С вещим даром ясновидения, не покидавшим его в роковые минуты жизни, узнавал ли он, «вспоминал» ли, что венчает себя «как жертву»?
«Да живет император вовеки! Vivat imperator in aeternum!» – возгласил папа и протянул было руку, чтобы взять корону.
Но Наполеон предупредил его: взял ее сам, снял с головы золотой лавровый венец и возложил на нее корону.
«Бог мне дал ее; горе тому, кто к ней прикоснется!» – скажет впоследствии, венчаясь в Милане железной короной Ломбардии.
«Для того ли явлена человеку свобода, чтоб он никогда не мог от нее вкусить? Вечно ли, протягивая руку к этому плоду, он будет поражаем смертью?» – говорил в Трибунале старый честный якобинец Карно, голосуя один против объявления Наполеона императором.
«Мы только что сделали императора, – писал [памфлетист] Поль-Луи Курье. – Такой человек, как Бонапарт, – солдат, военачальник, первый полководец в мире – захотел называться „его величеством“. Быть Бонапартом и сделаться „государем“! Он хочет снизиться… Бедный человек! Мысли его ниже его судьбы».
Прадт, епископ Малинский, не скрывал от Наполеона, что в различных частях Франции, которые он имел случай наблюдать как служитель церкви, он «не нашел никакого благоприятного следа, оставленного этой церемонией». – «Мне всегда казалось, что вы коронованы только вашей собственной шпагой», – говорил он в лицо императору и потихоньку прибавлял: «Это самообман, это настоящее ребячество!»
Бетховен посвятил Бонапарту «Третью симфонию», но, узнав, что он сделался императором, зачеркнул посвящение и вместо него написал: «Героическая симфония в память великого человека». В ней – похоронный марш, как будто Бетховен тоже знал-помнил, что Наполеон венчал себя как жертву.
Коронационная мантия императора усеяна была золотыми пчелами. Точно такие же пчелы найдены в могиле Хильдерика I, одного из древнейших королей Франции. Что это значит?