Наполеон

После Тулона и Дего вандемьер стал третьим общепризнанным успехом Бонапарта. И все эти победы принесли ему пушки. Грохот их стволов забросил его к заоблачным вершинам власти. Теперь он был командующим внутренними войсками, но хотел быть верховным главнокомандующим в итальянской кампании. Это было бы выбором, достойным Цезаря. Генерал, который командует внутренним фронтом, уже по должности обладает большой политической властью. Но завоеватель, вернувшийся с победой из чужих краев, видит всю нацию у своих ног и преданную армию за спиной. Поэтому Бонапарту нужна была Италия, и он ее получил.

Часто спорят, что Бонапарт был назначен на пост командующего итальянской кампанией благодаря своей дружбе с Баррасом и согласию взять в жены Жозефину, отвергнутую любовницу Барраса. Но вероятнее всего, он в любом случае получил бы пост главнокомандующего. Лазар Карно (1753–1823), который с августа 1793 года отвечал за все военные операции Франции, горячо поддерживал военный план итальянской кампании Бонапарта и считал, что последний – именно тот человек, который сможет воплотить этот план в жизнь. Карно был бургундским республиканцем, который стал député[9] в 1791 году, и отличился, возглавив levée en masse[10], которое стало ответом революции на вторжение во Францию объединенных армий европейских монархий. Как глава военного сектора Комитета общественного спасения он реорганизовал и саму армию революции, создав тринадцать полевых армий и мастерские, которые поставляли им оружие, а также разработал методы их финансирования. Таким образом, проще говоря, он создал тот исходный материал, из которого Бонапарт сформировал самую большую и самую успешную военную машину в Европе. Но и это еще не все. Он использовал семафорную систему, изобретенную в 1792 году Клодом Шаппом и установленную между Парижем и Лиллем, чтобы создать систему общенациональной связи между столицей и приграничными районами Франции, а иногда и за ее пределами, что позволило передавать военные сообщения со скоростью 150 миль в час в ясную погоду. Это магическим образом вписывалось в стратегию ускорения продвижения французской армии. К восторгу Бонапарта, Карно также улучшил картографические ресурсы армии и превратил центральное командование в службу, которая получила название топографическое бюро – первый общевойсковой штаб в истории.

Именно Карно в начале 1796 года Бонапарт представил свой уточненный план завоевания Италии. План был одобрен Директорией, и Бонапарт был назначен командующим. Он отправился в Италию через два дня после своей свадьбы. К этому времени он, в сущности, покончил с революцией как таковой. Его назначение на новую должность знаменовало еще один поворотный момент в истории: момент, когда республиканская власть перешла от обороны к широкомасштабному наступлению и стала экспансионистом, захватчиком, который намеревался свернуть старую карту Европы и перекроить ее на принципах, сформированных собственной идеологией.

Эту программу невозможно было бы осуществить без Бонапарта – это неоспоримо. Но так же неоспоримо, что без уроков революции Бонапарт не стал бы столь жесток и равнодушен к человеческой жизни, к законам природы и человеческого общества, к традициям и вере, необходимым для их соблюдения. Революция послужила уроком того, как власть зла заменяет идеализм, и Бонапарт оказался ее идеальным учеником. Более того, революция оставила после себя мощную движущую силу: административную и судебную машины для подавления и уничтожения индивидуума, что и не снилось монархам старого режима; централизованную власть для организации общенациональных ресурсов, которой никогда не обладало прежнее государство; абсолютную концентрацию полномочий, которой мир раньше не знал, сначала в парламенте, потом в комитете и наконец у единоличного тирана, и универсальное учение о том, что такая концентрация власти выражает общую волю народа, как было записано в соответствующей конституционной форме, одобренной всеобщим референдумом. На самом деле, революция создала современное тоталитарное государство, со всеми присущими ему чертами пусть и на экспериментальной основе, но за сто лет до того, как такие государства достигли своего чудовищного расцвета в двадцатом веке. Революция стала, по выражению профессора Герберта Баттерфилда, «матерью современной войны…, [возвестив] эру, когда народы, прискорбно мало знающие и абсолютно не понимающие друг друга, существуют рядом, но отнюдь не в добрососедских отношениях, истерически-возмущенно уличая соседа во всевозможных грехах. Она возвещает наступление Армагеддона, гигантского конфликта в борьбе за добро и справедливость между группировками, каждая из которых думает, что правда на ее стороне. Так появляется новый вид войны – современный аналог старых конфликтов на религиозной почве».