Наполеон

Они вышли из палаццо Реале на Пьяцца дель Дуомо. При свете озарявших площадь огромных костров резные шпили кафедрального собора казались божественно прекрасными. Он вспомнил, будто, несмотря на многие века, прошедшие с его закладки, собор до сих пор остаётся недостроенным. Возможно, в один прекрасный день он прикажет закончить его... Вокруг плясали его солдаты и горожане, кружась под лихую мелодию, которой в Милане ещё не слыхивали. Под звуки «Карманьолы» весёлые гуляки в карнавальных масках отплясывали сарабанду, пели, щипали струны гитар, и казалось, что каждый солдат его армии обнимал за талию хорошенькую девушку. Победа! Весенний воздух был пропитан ароматом победы. Никто никогда не одерживал столь молниеносных викторий, никто не знал такого триумфа. Он тяжело вздохнул. Он чувствовал себя отчаянно одиноким. Пока друзья шли ко дворцу архиепископа, он не прислушивался к шутливым замечаниям Мармона. Ах, если бы здесь была Жозефина!

Мармон проводил Бонапарта до его апартаментов. Следовало сразу лечь в постель. Он устал. Оставшись наедине с Мармоном в этой роскошной спальне, он неожиданно повернулся к своему юному другу:

   — Мармон, как по-твоему, что о нас говорят в Париже? Думаешь, они удовлетворены?

   — Разве они могут быть не удовлетворены, генерал? Больше чем удовлетворены. Вся Франция просто обезумела от ваших побед. Они и представить себе не могли ничего подобного! Франция опьянена энтузиазмом и восхищением. Каждое письмо, полученное мною из дома, только об этом и говорит. Никогда не было такого генерала, как генерал Бонапарт! А когда до них дойдёт весть о взятии Милана, страшно подумать, что там начнётся!

Бонапарт улыбнулся и секунду помолчал.

— Они ещё ничего не знают, — сказал он больше себе, чем Мармону. В его голосе звучала обычная суровость. — Сегодня мне не улыбнулась Фортуна, потому что я отверг её милости; Фортуна женщина, и чем больше она даёт мне, тем большего я требую. В наши дни никто не стремится к великому. Я должен показать пример остальным.

Четырьмя днями позднее он писал Жозефине, продолжая отправлять ей письма с каждым курьером. Он писал очень тщательно и разборчиво, почти как в прописи, чтобы Жозефина могла разобрать его ужасный почерк.

«Милан, 29-е, день.

Не знаю почему, но с сегодняшнего утра я чувствую себя более счастливым. У меня предчувствие, что ты выехала в Милан; эта мысль наполняет меня радостью. Конечно, ты поедешь через Пьемонт; дорога здесь лучше и короче. Ты приедешь в Милан, где тебе очень понравится, потому что эта страна по-настоящему прекрасна: что касается меня, то я буду так счастлив, что просто сойду с ума. Я умираю от желания увидеть тебя, носящую ребёнка. Должно быть, ты стала важной и величественной; это бы немало меня позабавило. Но вдруг ты не приедешь, вдруг ты больна? Нет, моя милая подруга, ты приедешь сюда, ты будешь прекрасно чувствовать себя; ты родишь малыша, такого же красивого, как и его мать, который будет любить тебя так же, как тебя любит его отец; а когда ты состаришься и тебе исполнится сто лет, он будет твоим счастьем и утешением. Но до тех пор остерегись любить его больше, чем меня. Я уже начинаю ревновать к нему. Прощай, моя нежная любовь, прощай, любимая; приезжай скорее — ты услышишь хорошую музыку и увидишь прекрасную Италию. Единственное, чего мне здесь не хватает, — это видеть тебя. Твой приезд сделает эту страну ещё прекраснее в моих глазах; ты ведь отлично знаешь: где бы ни была моя Жозефина, я вижу только её.

Глава 19