Наполеон

Пока его офицеры танцевали и завоёвывали всё новые сердца, он с головой погрузился в работу. Чего-чего, а работы ему хватало. Засевшие в цитадели австрийцы упорно не сдавались, хотя и воздерживались от стрельбы по городу; ему пришлось тщательно расписать весь ход осадных работ и йаблюдать за их выполнением: рытьём параллельных траншей и размещением батарей, которые должны были прйнудить врага к капитуляции. Предстояло разбить засевшего в Мантуе Болье и выгнать его из Италии. (Но для этого нужно было дождаться новостей о подписании мирного договора с Пьемонтом; он не мог углубляться далеко на восток, не убедившись в безопасности собственного тыла и кратчайших коммуникаций с Францией). Нужно было Создать временное правительство для Милана и всей Ломбардии: ещё не настало время Цизальпинской республики, которая представлялась ему конечной целью. (Ломбардские агитаторы серьёзно заботили его, однако он твёрдо решил, что эта, республика будет не якобинской, но умеренно либеральной и объединит всё лучшее в государстве, которому, возможно, суждено будет стать прообразом новой Италии). Хватало сложностей и с контрибуцией; надо было сообразить, как её лучше провести. Он должен был реорганизовать армию, одеть её, перевооружить большинство частей, выплатить им хотя бы часть причитавшегося жалованья (бедняги давно забыли, когда в последний раз держали в руках деньги). А кроме того, надо было ублажить парижских мерзавцев...

Однако в то солнечное утро первого прериаля, возвращаясь в палаццо Сербеллони с осадных работ вокруг цитадели, он думал совсем о других вещах. На сей раз его волновали вопросы личные и, надо признаться, весьма суетные. На рассвете он приказал расклеить по городу обращение к армии, и его разбирало авторское любопытство. Интересно было посмотреть, как воспримут это обращение в войсках.

Вот оно! Бонапарт увидел большой плакат, над которым развевался сине-бело-красный флаг, и толпу скопившихся возле него солдат, которые отпихивали друг друга локтями, пытаясь пробраться поближе. Кое-кто из них с энтузиазмом выкрикивал: «Да здравствует генерал Бонапарт!» Видно, эти оборванные солдаты и в самом деле одобряли написанное. Никогда ещё он так не хвалил собственную армию. Он сто раз подписался бы под каждым его словом. Он мог повторить эти слова наизусть.

«Братьям по оружию

Штаб-квартира, Милан,

1 прериаля. Год IV.

Солдаты!

Ринувшись вниз с апеннинских высот, вы, словно лавина, смели, опрокинули, рассеяли всё, что мешало вашему маршу.

Пьемонт, освобождённый от австрийской тирании, подчинился естественному чувству мира и дружбы с Францией.

Стал вашим Милан, и знамя Республики взвилось над всей Ломбардией.

Герцогства Пармское и Моденское остались существовать только благодаря вашему великодушию.

Армия, которая посмела дерзко угрожать вам, отныне не найдёт такой стены, которая могла бы оградить её от вашей храбрости.

По, Тичино, Адда не смогли задержать вас ни на один день; эти хвалёные итальянские оплоты оказались бессильными; вы преодолели их с той же лёгкостью, что и Апеннины.

Столь многочисленные успехи до глубины души обрадовали всю страну; ваши депутаты приказали устроить праздник в честь ваших побед и отметить его во всех коммунах Республики. Там, на родине, ваши отцы, ваши матери, ваши жёны, сёстры и возлюбленные радуются вашим успехам и гордятся тем, что являются роднёй героев.

Да, солдаты, вы многое сделали; но значит ли это, что дела больше не осталось? Не скажут ли о нас, что мы сумели победить, но не сумели воспользоваться победой? Не укорят ли нас впоследствии, что мы превратили Ломбардию в новую Капую[38]? Но я вижу, что вы уже хватаетесь за оружие: отдых трусов тяготит вас; дни, потерянные для славы, потеряны и для вашего счастья. Итак, двинемся вперёд! Нам ещё предстоят форсированные марши, остаются враги, которых надо победить, лавры, которыми нам надо покрыть себя, оскорбления, за которые нужно отомстить.

Пусть трепещут те, кто наточил кинжалы гражданской войны во Франции, кто подло умертвил наших посланников[39] и сжигал наши суда в Тулоне: час отмщения настал.

Но пусть другие народы не беспокоятся; мы друзья всех народов, а особенно наследников Брута, Сципиона и тех великих мужей прошлого, кого мы приняли за образец. Восстановление Капитолия, водружение в нем статуй прославивших себя героев, пробуждение граждан Рима, впавших в спячку после нескольких веков рабства, — вот что станет достойным плодом ваших побед. Эти свершения породят эпоху, о которой будут с завистью вспоминать последующие поколения. Вам будет принадлежать слава людей, сумевших изменить лицо самой прекрасной части Европы.

Свободный французский народ, уважаемый всем светом, даст Европе славный мир, который вознаградит её за все жертвы, понесённые ею в течение последних шести лет. Тогда вы вернётесь к своим очагам, и ваши сограждане будут говорить, указывая на вас: «Он был в Итальянской армии!»

Бонапарт».