Наполеон

   — Синьор генерал слишком высоко ценит моё гостеприимство. Он мог бы взять в Милане всё, что пожелает. Палаццо Реале был бы более подходящей резиденцией для завоевателя Ломбардии. — (И прекрасным предлогом для этих ревнивых парижских мерзавцев...) — Для меня огромная честь, что он решил остановиться в моём скромном доме. — Избитая фраза, но сказано было от души. Именно за искренность он и любил Сербеллони. И за высокие принципы. Герцог был просто сокровищем для той республики, которую решил создать Бонапарт. — Но мне неловко отрывать вас от работы, синьор генерал. В самом деле, я испытываю трепет, когда думаю о вашей неустанной и разносторонней деятельности. Вы уникум, синьор генерал, вы гений, которого ещё не видывал наш век.

У него действительно было много дел: весь стол был завален бумагами. Рабочий день Бонапарта был расписан по минутам. Он отмахнулся от комплимента.

   — Вы льстите мне. Так всё же, чем могу служить?

   — Дело довольно деликатное, синьор генерал. Должно быть, вам хорошо известно, что весь Милан — и я вместе со всеми — с восхищением говорит о безупречности вашего поведения. Но вы не думаете, что некоторые ваши генералы слегка... скажем так... увлекаются?

Он прекрасно знал это. Всего за несколько дней — меньше, чем за неделю — каждый из его генералов нажил неимоверное состояние.

   — Вполне возможно, синьор герцог. Миланское гостеприимство кое-кому из них ударило в голову. Не могли бы вы назвать конкретный случай, требующий моего вмешательства?

   — Если вы настаиваете, генерал, я приведу вам лишь один пример того, что происходит повсеместно. Генерал Массена, первым прибывший в Милан, на один день остановился в палаццо Греппи. Когда он уехал, то забрал с собой всю обстановку дворца вплоть до ковров, кресел, кроватей и продал её евреям. Затем генерал Массена переехал в палаццо Борромео и обобрал его дочиста, не побрезговав даже оконными шторами. Из палаццо Борромео он перебрался в палаццо Меллерио, который занимает и поныне. Его первым мероприятием стала реквизиция всех верховых лошадей и сбруи. Но это далеко не всё. За эти несколько дней генерал Массена захватил — как говорят, в сугубо личное пользование — очень большие средства из церковного фонда и банка Сант-Амброджо, насчитывающие триста тысяч ливров во французской валюте, а также содержимое сундуков муниципальной кассы, где хранилось около полумиллиона. Это только некоторые из конфискаций генерала Массена, о которых мне доложили. — Герцог ди Сербеллони улыбнулся, хотя несколько натянуто. — Все понимают, что победоносной армии многое можно простить. В том числе и некоторые вольности. Но я думаю, вы согласитесь, что генерал Массена действительно увлёкся.

Бонапарт нахмурился. Никто лучше его не был осведомлён о фантастических грабежах его генералов; однако он не мог остановить это безобразие, не применяя суровых мер, которые могли бы подорвать его авторитет и заставить генералов перекинуться на сторону его парижских врагов. Поэтому он цинично предпочитал делать вид, что ничего не знает. Кроме того, чем больше преступлений совершат его генералы, в тем большей зависимости они от него окажутся. Он решил разыграть благородное негодование.

   — Полностью с вами согласен, дорогой Сербеллони. Я и представления не имел о том, что возможны такие вещи! Подобное поведение неслыханно, чудовищно! Сегодня утром генерал Массена будет здесь. Я поговорю с ним об этом.

Сербеллони улыбнулся.

   — Я был уверен, что вас не поставили в известность об этих эксцессах, синьор генерал. Конечно, вы не могли знать о происходящем. Вас занимают дела более важные. Я привёл случай с генералом Массена только потому, что он самый вопиющий. Но — возможно, в меньших масштабах — каждый из ваших генералов торопится сколотить себе состояние.

Бонапарт принял суровый и величественный вид.

   — Грустно слышать, синьор герцог. Я разберусь и накажу виновных так, чтобы другим неповадно было. Эти безобразия прекратятся.

Сербеллони склонил голову в знак признательности.

   — Тысяча благодарностей, синьор генерал. Я свято верю в вашу честность и справедливость. Маленькие вольности, которые себе позволяют ваши генералы, сами по себе Пустяк, не имеющий никакого значения. Но — увы! — они оказывают влияние на общественное мнение. Население Милана с энтузиазмом приветствовало вас как своего освободителя от австрийцев, как человека, который принёс им свободу, как строителя той независимой республики, о которой мы с вами мечтаем. К счастью, этот энтузиазм ещё не угас. Но было бы неправильно скрывать от вас, синьор генерал, что он гаснет благодаря... несколько чрезмерным требованиям, если так можно выразиться, которые предъявляют ваши комиссары, несмотря на то что наложенная вами контрибуция была выплачена охотно и в полном объёме.

Он откинулся на спинку кресла. Было ясно, что Сербеллони поручили подать ему важную и серьёзную жалобу.