Наполеон

   — Всё, что я сделал, было сделано для тебя, моя любовь, моя обожаемая жена! Ты гордишься своим мужем?

   — Конечно, Бонапарт! Я не могу не гордиться тобой. Люди здесь говорят о тебе как о Боге. Осторожнее, ты помнёшь мне платье!

Он хотел сорвать с неё это платье. Но надо было признаться: он всегда был грубым, неловким и задевал её тонкие чувства. Он всегда был с ней неуклюжим и относился к ней «с недостаточным уважением»...

   — Моя дорогая, прости меня! Это всё оттого, что я переполнен счастьем. Ты снова моя! Ты счастлива со мной, правда?

Она взглянула на мужа. Казалось, голубые глаза с длинными ресницами пристально изучали Бонапарта, как будто он её озадачил. Она тихо рассмеялась.

   — Бонапарт, ты ведёшь себя так, как будто мы любовники, а не муж и жена. Представь себе, что кто-нибудь увидит нас!

От него ускользнула тайная мысль, стоявшая за этими словами. Нет. Не было никакой тайной мысли. Была обычная игривость фривольной, очаровательной Жозефины — той Жозефины, которую он знал в Париже. Но она любила его!

   — Нет ничего лучше, чем быть мужем и женой, моя обожаемая! Разве ты не чувствуешь этого? Мы можем любить друг друга ещё более страстно, ещё глубже, наши души навсегда сольются в едином порыве любви! Теперь мы никогда не расстанемся больше, чем на несколько дней, и то если начнётся сражение и тебе нельзя будет находиться рядом со мной. — Он снова жадно поцеловал её и почувствовал, как трепещет в его объятиях её гибкое тело. — Никогда ты не найдёшь любовника, который будет любить тебя больше, чем я! Отныне и навсегда я буду твоим единственным любовником, каким я был тогда, когда мы впервые встретились, когда ты сказала, что любишь меня, и отдалась мне! Разве не так? — Он засмеялся. — Ты помнишь ту первую ночь в твоём домике? Я думал, что сойду с ума от счастья, а ты была такой спокойной, такой элегантной, так хорошо владела собой — за исключением того, что время от времени целовала меня, когда мы сидели с тобой перед камином! Должно быть, я показался тебе очень странным существом. Подумать только, именно я стал тем человеком, которого тебе предстояло полюбить и которому тебе суждено было посвятить свою жизнь! — Он целовал и целовал её, опьянев от счастья. Он снова вспомнил про вопрос, оставшийся без ответа. — Так ты действительно не жалеешь, что приехала, моя обожаемая жена?

   — Конечно, не жалею, Бонапарт. Я счастлива. Но... — Она помедлила и снова тихонько улыбнулась. — Знаешь ли, всю дорогу из Парижа я очень боялась тебя. Я не могла себе представить, каким ты будешь. Прошло столько времени с тех пор, как мы виделись в последний раз...

   — Но теперь ты видишь меня, — по-мальчишески засмеялся он. — Неужели я такой людоед?

Она слегка коснулась его щеки.

   — Ты милый, — улыбнулась она, — Очень милый. Совсем не тот знаменитый страшный генерал, о котором мне все уши прожужжали в Париже. — Её голубые глаза по-прежнему изучали его.

Он обожал эти голубые глаза, казавшиеся ещё чарующими в сочетании с её темно-каштановыми волосами.

   — Но ты очень худой и жёлтый, мой бедняжка. Ты не должен так много работать!

Она не имела ни малейшего представления о том, как напряжённо он работал, какая невыносимая ответственность постоянно лежала на нём. Но этого от неё и не требовалось. Он подвёл Жозефину к стулу.

   — Садись, моя любовь, — сказал он. — Ты, должно быть, устала, хотя выглядишь ещё более обворожительной, более красивой, чем когда-либо. Итальянское солнце так утомляет... Для меня это пустяки. Я никогда не устаю. Сегодня я провёл четырнадцать часов в карете — путь из Вероны неблизкий, — но мысль о встрече с тобой заставила меня забыть об этом. Расскажи мне о своём путешествии из Парижа. Тебе было удобно?

Да, очень. Она провела в дороге четырнадцать дней. Его брат Жозеф был очень любезен; они легко и непринуждённо болтали, и Жозеф нашёл её очаровательной. Жюно и её близкая подруга Луиза находились с ними в одном экипаже. Казалось, Жюно раздражал Жозефину. По дороге он завязал любовную интрижку с Луизой. Это вывело её из себя. А теперь, сказала она, Жюно представил в Милане Луизу как свою «официальную любовницу», открыто покупал ей самую дорогую одежду и украшения и совсем вскружил голову глупой девчонке. Он терпеливо слушал, ничуть не раздражаясь от мысли, что Жюно, который не пропускал ни одной юбки, нашёл увлечение, которое увело его в сторону от Жозефины. А не то можно было бы на миг вообразить, что Жозефине угрожала опасность. Эта мысль возникла у Бонапарта из-за его корсиканской ревности. .

   — А кто, ты говоришь, этот щенок, который только что вошёл с тобой? Я не желаю, чтобы ты выходила с подобного рода людьми.

В ответ раздался мелодичный смех.