Наполеон

Графиня Валевская подошла к боковой двери дворца Фонтенебло около полуночи, согласно договорённости с Констаном, преданным камердинером императора в дни его могущества и славы. Констан впустил её и повёл за собой по тёмной лесенке. Не впервые он тайком проводил её во дворец, но этому разу суждено было стать последним. Они поднимались бесшумно, без лишних движений, как по давно привычному и освоенному пути. Только шорох её платья слышался, пока она шла за ним, держась тонкими пальцами за серебряную пуговицу у него на спине. И в шорохе этом мерещилась тревога — впервые её не покидали сомнения и страх.

Все залы дворца были затворены, на окнах заложены ставни, император устроился в маленькой комнатке на втором этаже — он лежал, созерцая затухающий камин. Иногда он подносил к носу табакерку и чихал ещё до того, как успевал нюхнуть понюшку. Констан тихо постучал. Ответа не последовало. Кивнув графине, он вошёл в комнату.

Мария Валевская отошла в тень, подальше от светильника в углу коридора. Красивая, голубоглазая, с хорошей фигурой, только вот ростом она не выдалась — возможно, это тоже привлекло к ней коротышку Наполеона. Ей было двадцать шесть. В эту горестную ночь она, будь её воля, облачилась бы в чёрное, но Наполеон испытывал к чёрному отвращение, граничащее с ужасом. Она надела новое розовое платье, чтобы сделать ему приятное — это был его любимый цвет, — и теперь чувствовала себя неловко в тёмном, строгом дворце, несмотря на неброские мантию и шаль.

Констан вышел и тихо закрыл за собой дверь. Покачав головой, он шепнул:

   — Я сказал ему. Кажется, он и не расслышал толком.

Он не хотел говорить ей, что поверженный гигант отрывисто буркнул: «Вели ей проваливать».

   — Мне можно войти? — прошептала она.

   — Нет. Он словно бы в забытьи. Лежит — и думает, думает.

Графиня почувствовала озноб.

Бедный Наполеон! Ему есть о чём думать.

   — Где императрица? — шёпотом спросила она.

   — Мария-Луиза? — фамильярно отозвался камердинер, — На пути в Вену. Возвращается к папочке.

Графиня печально кивнула. Ей уже говорили. Наполеон брошен императрицей. Не дойди до неё эти вести, она бы не приехала сюда, поскольку всегда была щепетильной в таких вопросах. Хоть её права и были неоспоримы, но от общества их приходилось скрывать.

   — Где он спит?

   — Там. — Констан указал на дверь.

   — Я подожду, — прошептала она.

Камердинер с сомнением поглядел на прекрасное бледное лицо. Господи, помилуй, у него полно дел, а тут с ней возись!

Великий корабль шёл ко дну; большинство крыс уже дали деру, а крысы помельче прикидывали, что им делать. Сегодня бежал мамелюк Рустам с двадцатью пятью тысячами франков. Констан всегда заявлял, что полон желания отправиться на Эльбу вместе с великим ссыльным, которому прослужил пятнадцать лет. Но имелись серьёзные денежные проблемы. По его словам, Наполеон выдал ему чек на пятьдесят тысяч франков. Констан обратил чек в золото и сегодня ночью должен был схоронить его в своём личном именьице неподалёку отсюда. Если бы Наполеон допустил к себе жаждущую утешить его графиню, это было бы лучше некуда; но не оставлять же её здесь!.. Однако он был очень хорошего мнения о ней — об этом «ангельском создании» — и в итоге решился:

   — Очень хорошо. Я скоро приду.

   — Послушай!

За дверью слышался какой-то шум. Император пробормотал что-то, беседуя сам с собой. Потом наступила тишина.

   — Попробуй ещё раз, — прошептала она.

Констан зашёл — и быстро вышел с хмурым видом.

   — Качает головой, вот и всё.

   — Я буду ждать, — повторила преданная женщина.

Он бы ни за что не рассказал ей о том, что произошло несколько дней назад: имелись подозрения, что император пытался покончить с собой. Из комнаты слышались громкие стоны, Наполеон жаловался на острую боль в желудке. Пришлось даже вызвать врача. Потом, после того как император сильно пропотел, у него наступил приступ дурноты. Наутро он вновь почувствовал себя хорошо, и больше не заговаривал с Констаном о случившемся. Но выглядел он, по словам генерала Бертрана, «очнувшимся от глубокого сна». Наполеону довольно часто докучали желудочные камни. Но на сей раз кто-то слышал, как он прошептал: «Бог не желает этого», — а помощник камердинера Пелар, дежуривший у полуоткрытой двери спальни, видел, как его господин бросил что-то в стакан с водой и выпил. Констану приходило на ум, что в чёрненьком мешочке, который его господин носил на шее во время бегства из России, был опиум. Одно точно: в мешочке было нечто, полученное от доктора Эвана. Кроме того, мешочек был найден на полу. Но откуда знать наверняка? В ту ночь доктор Эван в панике вскочил на лошадь и умчался в Париж.

Узнай она о предполагаемой попытке самоубийства, ничто бы не удержало её за дверью. А так она всего лишь повторила:

   — Я буду ждать.

Да, она делила с ним ложе, да, он был низвергнут и являлся теперь императором без государства, но это всё равно был её император, и его слово было законом.

— Отлично, — сказал Констан. — Пелар не спит. Я его предупрежу.