Наполеон Бонапарт

Не щадя самолюбия августейшего брата, великая княгиня хладнокровно выписывала на бумаге эти страшные, казалось, непроизносимые слова: «презирают вождя» („on meprise le chef"). Она добавляла, что все озабочены будущностью страны, искалеченной и приведенной на край пропасти неспособностью вождей. Трижды она писала о попранной чести. «Спасайте Вашу честь, на которую нападают»[1138]— так заканчивала Екатерина Павловна письмо императору.

За одиннадцать лет царствования Александра I, за тридцать пять лет его жизни никто никогда не смел в таком тоне, такими словами с ним говорить.

Царь хорошо знал историю своей родословной, он на всю жизнь запомнил томительные часы ужасной ночи 12 марта 1801 года в Михайловском замке. Он сразу же оценил — а его болезненная подозрительность тотчас же приумножила — все роковые последствия, которые могли скрываться за жесткими и жестокими словами сестры.

Александр не оскорбился, не обиделся. Он ответил не сразу: он отдавал себе отчет в серьезности положения и взвешивал, обдумывал ответный ход.

18 сентября он направил в Ярославль сестре пространное, на многих страницах, письмо. Оно было написано в сдержанном, почти спокойном тоне, не без горечи — сам предмет этого требовал, — но без каких-либо признаков внутреннего смятения. Он оправдывался; шаг за шагом, пункт за пунктом, со ссылками на точно датированные письма он оспаривал выдвигаемые против него обвинения. Но хотя эти оправдания занимали добрых две трети письма, все это было второстепенным. Главное содержалось в нескольких строках, как будто равнодушно написанных где-то в заключительной части письма. Как бы мимоходом, небрежно царь сообщал своей сестре, что еще весной, до начала войны, он получил из надежного источника сведения о том, что секретные агенты Наполеона прилагают все усилия к тому, чтобы вызвать в стране недовольство против правительства и, более того, породить раздоры в императорской семье.

Александр со времени послетильзитских трений в семье отчетливо представлял, что наиболее вероятный вариант дворцового переворота заключался в возведении на трон Екатерины III. Небрежным тоном он писал сестре: «Будете ли Вы удивлены, если я Вам скажу, что за 8—10 дней до моего отъезда (в Вильно. — А. М.) я был уведомлен, что операцию начнут именно с Вас и что будут приложены все усилия, чтобы представить меня в самом непривлекательном свете в Ваших глазах?.. Должны были также попробовать зародить у меня беспокойство на Ваш счет, но скоро убедились в том, что это значило бы зря терять время»[1139].

Далее тем же подчеркнуто равнодушным тоном Александр замечал, что подготовляемая вражескими агентами операция должна была быть приурочена к падению одной из столиц.

То был точно нацеленный и хорошо рассчитанный ответный удар. Царь предупреждал: всякая критика, тем более всякие задевающие интересы трона попытки будут квалифицированы как осуществление секретных планов противника. Остерегайтесь!

Этот милостивый, ласковый монарх с ясным взглядом голубых чистых глаз был вовсе не прост — голыми руками его не возьмешь.

Екатерина Павловна тотчас же поняла смысл ответного хода; от нападения она перешла к обороне. Теперь пришла ее пора оправдываться, она должна была объясняться по всем пунктам, и, конечно, по самому главному: «…Ваш брат [Константин], единственный, кто мог бы действовать, столь искренне к Вам привязан, что никогда не сможет стать Вам опасным; в том, что касается меня, то я считаю ниже своего достоинства отвечать по такому поводу…» Впрочем, несколькими строками ниже она, смирив свою гордыню, писала: «Вы можете проверить мое поведение и все мои отношения; они ничего не докажут, что шло бы мне в ущерб!»[1140]. Екатерина Павловна заканчивала письмо взволнованными заверениями в своей любви и бесконечной преданности брату.

В этом столкновении внутри царской семьи на другой день после падения Москвы Александр победил. Но эта переписка, сохранявшаяся в течение многих десятилетий в глубокой тайне и ставшая известной лишь спустя сто лет после того, как были написаны эти полные скрытого яда письма, показывала, какой остроты достиг кризис в верхах императорской России в связи с падением первопрестольной столицы.