Но, когда на следующий день парижане узнали о его возвращении, они толпами пришли к Тюильри, исполненные столь великого воодушевления и с такими радостными криками, что молодой победитель при Маренго был вынужден показаться на балконе.
Несколько дней спустя ужасная новость омрачила всеобщую радость.
В Каире, в тот самый день, когда Дезе пал на равнинах Маренго под пулями австрийцев, от кинжала Сулеймана эль-Халеби пал Клебер.
Соглашение, подписанное Бертье и генералом Меласом в ночь после битвы, привело к перемирию, заключенному 5 июля, разорванному 5 сентября и возобновленному после победы в сражении при Гогенлиндене.
Тем временем складывались заговоры.
Черакки, Арена, Топино-ле-Брён и Демервиль были арестованы в Опере, где они подбирались к первому консулу, чтобы убить его.
На улице Сен-Никез, в двадцати пяти шагах позади кареты первого консула, взорвалась адская машина, а Людовик XVIII писал Бонапарту письмо за письмом, требуя, чтобы тот вернул ему трон.[3]
Наконец, 9 февраля 1801 года был подписан Люневильский договор; он подтверждал все статьи Кампо-Формийского договора, снова передавал Франции все области, расположенные по левому берегу Рейна, указывал реку Адидже в качестве границы австрийских владений, вынуждал императора Австрии признать Цизальпинскую, Батавскую и Гельветическую республики и, наконец, отдавал Тоскану Франции.
Французская республика пребывала в мире со всеми, за исключением Англии, своего старого и извечного врага.
Бонапарт решил устрашить ее посредством грандиозного отвлекающего маневра.
Он создал в Булони лагерь, насчитывавший двести тысяч человек, и собрал во всех портах на севере Франции огромное количество плоскодонных судов, предназначенных для перевозки этой армии.
Англия встревожилась, и 25 марта 1802 года был подписан Амьенский договор.
Тем временем первый консул незаметно продвигался к трону и Бонапарт мало-помалу превращался в Наполеона.
Пятнадцатого июля 1801 года он подписал конкордат с папой; 21 января 1802 года принял титул президента Цизальпинской республики; 2 августа того же года был объявлен пожизненным консулом, а 21 марта 1804 года приказал расстрелять герцога Энгиенского во рву Венсенского замка.
После того как было дано это последнее доказательство верности Революции, перед Францией встал великий вопрос:
будет ли Наполеон Бонапарт императором французов?
Пять миллионов подписей ответили утвердительно, и Наполеон взошел на трон Людовика XVI.
Однако три человека, выступая от имени литературы, этой вечной вольницы, где нет Цезарей и где не признают Наполеонов, заявили о своем несогласии с подобным решением.
То были Лемерсье, Дюси и Шатобриан.
IV
ИМПЕРАТОР НАПОЛЕОН
Последние часы Консулата были использованы для расчистки подступов к трону посредством казней и помилований.
Встав во главе Империи, Наполеон тотчас же занялся ее устройством.
Феодальная знать исчезла — Наполеон создал простонародную знать; рыцарские ордена утратили престиж — Наполеон учредил орден Почетного легиона; на протяжении двенадцати лет самым высоким воинским отличием был генеральский чин — Наполеон сделал двенадцать военачальников маршалами.
Эти двенадцать маршалов были его товарищами по тяжелым битвам: происхождение и благорасположение не имели никакого отношения к их назначению.
Все они отцом имели мужество, а матерью — победу.
Этими двенадцатью избранниками были Бертье, Мюрат, Монсе, Журдан, Массена, Ожеро, Бернадот, Сульт, Брюн, Ланн, Мортье, Ней, Даву, Бессьер, Келлерман, Лефевр, Периньон и Серюрье.
Тридцать девять лет спустя трое из них, видевшие восход солнца Республики и закат звезды Империи, еще живы: в тот час, когда мы пишем эти строки, один является управителем Дома инвалидов, второй — председателем Совета министров, третий — королем Швеции; это единственные, последние обломки имперской плеяды, причем двое первых удержались на своей высоте, а третий поднялся еще выше.
Второго декабря 1804 года в соборе Парижской Богоматери состоялась коронация.
Папа Пий VII специально прибыл из Рима, чтобы возложить корону на голову нового императора.
В архиепископскую церковь Наполеон отправился в сопровождении своей гвардии, в запряженной восьмеркой карете, где подле него сидела Жозефина.
Папа, кардиналы, архиепископы, епископы и все высшие государственные сановники ожидали его в кафедральном соборе, на паперти которого он остановился на несколько минут, чтобы выслушать торжественную речь и ответить на нее.
По окончании речи он вступил в церковь и, с короной на голове и скипетром в руке, поднялся на приготовленный для него трон.
В определенный момент, указанный в церемониале, к нему подошли кардинал, главный раздатчик милостыни и епископ и сопроводили его к подножию алтаря.
После чего папа приблизился к нему и, помазав ему святым миром голову и обе руки, громогласно произнес следующие слова: