Когда декреты британского кабинета министров вынудили Наполеона прибегнуть к континентальной блокаде, стало очевидным, что Голландия сможет сохранить свою независимость или честно выполняя ее условия, или благодаря мирному соглашению по вопросам мореходства. Ответ короля Луи на настоятельные требования императора закрыть порты Голландии для торговли с Англией подразумевал, что континентальная блокада вызовет гибель Голландии.
Тогда император решил, что, принимая во внимание безопасность наших границ и строгое выполнение условий континентальной блокады, он более не может откладывать военную оккупацию голландских границ. Связи между этой страной и Англией не прерывались, и британская торговля продолжала находить рынки в голландских портах. Переговоры с королем Луи начались незамедлительно. Между императором и его братом состоялся очень резкий разговор, и тогда Наполеон впервые пригрозил оккупировать всю Голландию. Король отправил в Голландию письменное приказание оказывать сопротивление французским войскам всеми средствами, вплоть до затопления страны. Он запретил выполнение любых приказаний, которые бы противоречили вышеупомянутым, и отдал приказ голландским войскам держаться до конца, пока он не вернется в страну. Во время этих переговоров, проходивших в столь напряженной обстановке, что можно было ожидать самого неприятного исхода, маршал Удино получил приказ оккупировать крепости Берг-оп-Зоом и Бреда. Король Луи отрекся от престола.
Констан
Получив известие об отречении от престола своего брата Луи, его величество выглядел очень огорченным и сказал: «Я предвидел это сумасшествие со стороны Луи, но не думал, что он будет так торопиться». Тем не менее император вскоре решил, какого курса ему следует придерживаться. Несколько дней спустя он, хранивший молчание, пока я одевал его, неожиданно вышел из задумчивого состояния и сказал мне, шлепнув меня пару раз по щекам: «Месье Констан, знаешь ли ты три столицы Французской империи?» — и, не давая мне времени для ответа, продолжил: «Париж, Рим и Амстердам. Звучит неплохо, не так ли?»
Меневаль
Однажды в Сен-Клу, присев по привычке на край моего письменного стола, Наполеон сказал мне, внезапно поменяв, после нескольких незначительных фраз, тему разговора: «Меневаль, я раздумываю о снятии Фуше с его должности». Это замечание, судя по всему, было выражением пока еще неопределенных раздумий и попытки Наполеона принять какое-то решение.
Я не мог удержаться, чтобы не воскликнуть: «Сир, я ожидал этого, и меня удивляет только одна вещь, а именно: почему вы раньше не отделались от него?» Он медленно поднялся с моего стола, пару раз прошелся взад и вперед по кабинету, заложив руки за спину, и, так и не ответив мне, занялся другими делами. Эта нерешительность со стороны Наполеона показывает, до какой степени Фуше обладал искусством казаться необходимым, или, скорее, какие трудности испытывал Наполеон, расставаясь с людьми, к которым он привык, даже если его доверие к ним значительно пошатнулось.
Г-н Фуше, попав в опалу, удалился в свой замок в Понкарре, но сначала позаботился прихватить с собой и уничтожить наиболее важные документы его министерства. Император, не желая оставлять свои письма в руках человека, которого он считал способным использовать их ему во вред, направил к Фуше принца Невшательского и своего друга Реаля, государственного советника, чтобы забрать эти документы; но Фуше, несмотря ни на что, упорно отрицал, что забрал с собой какие-либо документы. Хотя император был чрезвычайно раздражен ложью Фуше, он не хотел предпринять против него каких-либо шагов. Раздумья, вызванные страхом экс-министра перед последствиями возмущения императора, привели Фуше к тому, что он решил вернуть письма Наполеона.
Наполеон, не желая оставлять без пиши неугомонный ум этого опасного интригана и, особенно, желая выдворить его из Франции, назначил его генерал-губернатором Иллирийских провинций. Позднее он имел все основания сожалеть, что раньше не лишил власти эту безнравственную личность.
Император передал министерский портфель Фуше генералу Савари, который впоследствии стал герцогом де Ровиго, а в это время был его адъютантом.
Терпимости Наполеона в отношении таких людей, как Бернадот, Талейран и Фуше, вряд ли можно дать вразумительное объяснение, которое бы удовлетворило то, что принято называть общественным мнением. Снисходительность Наполеона лишь вдохновляла подобные личности на новые неблаговидные поступки, о которых император забывал, поскольку помнил только о тех услугах, которые они ему оказывали.