Читаем Наполеон. Годы величия полностью

Дюбуа приступил к болезненной операции с искусством и самообладанием, которые его, к счастью, отличали. Работа продолжалась недолго; ребенок сам заявил о себе, прежде всего ножками. Боли, испытываемые императрицей, усилились еще больше. Она была в ужасе и кричала, что все хотят пожертвовать ею. Дюбуа понял, что вынужден прибегнуть к помощи хирургических щипцов, чтобы высвободить головку ребенка. Наполеон, страшно переживая в душе, наблюдал за этой болезненной сценой, воодушевляя всех присутствовавших своим мужественным поведением.

Наконец, после многих попыток и в самой кульминационной точке испытываемых страданий, с таким нетерпением ожидаемый ребенок появился на свет. Это был мальчик, бледный, неподвижный и, судя по всему, безжизненный. Несмотря на все меры, принимаемые в таких случаях, ребенок в течение семи минут не подавал никаких признаков жизни. Император, стоявший перед ним, молча и с глубочайшим вниманием следил за каждым движением акушера, когда, наконец, он увидел, как приподнялась грудка ребенка, его рот раскрылся и произвел выдох. Наполеон боялся, как бы этот выдох не остался первым и последним, но крик, вырвавшийся из легких ребенка, подсказал ему, что его сын обрел жизнь.

Констан

Наполеон становится отцом

Император бросился к ребенку, чтобы обнять его. Рождение сына стало для Наполеона последним и величайшим подарком судьбы. Он, казалось, был вне себя от радости, бросаясь от сына к матери, от матери к сыну, словно никак не мог наглядеться на них обоих.

Меневаль

Объявление о рождении сына

Наполеон склонился над ребенком, быстрым движением схватил его и понес к дверям гостиной, в которой собралась вся знать его империи. Остановившись у дверей, он приподнял ребенка и, обращаясь к собравшимся, объявил: «Перед вами король Рима!» Затем он вернул ребенка обратно г-ну Дюбуа, сказав ему: «Я возвращаю вам вашего ребенка».

Император, после того как получил поздравления от всех присутствовавших, настоял на том, чтобы лично объявить новость о рождении сына всему обслуживающему персоналу императорского двора. Он все еще находился под влиянием мучительного зрелища родов императрицы и сказал, что предпочел бы оказаться на поле сражения.

Новость о счастливом событии распространилась по всему Парижу магическим образом. Когда об этом возвестили большой колокол собора Парижской Богоматери и выстрелы из пушки, под окнами дворца в саду уже собралась огромная толпа. Для того, чтобы сдержать людей и не дать им нарушить покой августейшей пациентки, во всю длину террасы был протянут канат. Этот слабый барьер произвел на толпу большее впечатление, чем если бы вместо каната была воздвигнута стена. Зрители, число которых увеличивалось с каждой минутой, даже держались на почтительном расстоянии от каната. Соблюдалось общее молчание, доказательство всенародного чувства симпатии и внимания к императору. Наполеон с видимым удовольствием наблюдал из своих апартаментов за этим зрелищем, так согревшим его душу.

Офицеры императорского двора, пажи и курьеры были направлены с письмами и сообщениями во все основные общества и муниципалитеты государства.

Констан

Общественные празднества

С того момента, когда главный колокол собора Парижской Богоматери и колокола различных церквей Парижа зазвучали в середине ночи, до того часа, пока выстрел из пушки не оповестил о благополучных родах императрицы, весь Париж был охвачен чрезвычайным волнением. На рассвете толпы людей поспешили к Тюильри и заполнили улицы и набережные вокруг дворца в тревожном ожидании первого выстрела пушки. Но это удивительное зрелище наблюдалось не только у Тюильри и в примыкающих к нему районах, но и на улицах, расположенных далеко от дворца, да и повсюду в Париже можно было видеть людей, остановившихся, чтобы начать считать выстрелы пушки.

Двадцать второй выстрел, объявивший о рождении мальчика, приветствовался всеобщим одобрением. Тишину ожидания, которое, словно по волшебству, заставило застыть на месте всех людей, вышедших на улицы Парижа, сменил взрыв энтузиазма, почти не поддающийся описанию. Этот двадцать второй выстрел пушки означал зарождение целой династии, все будущее Франции. Одновременно с последним выстрелом шляпы взлетели в воздух; совершенно незнакомые люди бросались друг к другу и обнимались под громкий аккомпанемент возгласов: «Да здравствует император!»

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографии и мемуары

Похожие книги

100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное