Читаем Наполеон. Годы величия полностью

Диадема состояла из четырех рядов великолепных жемчужин, обвитых листьями из изумрудов, каждый из которых идеально гармонировал друг с другом и был вставлен в диадему с искусством, вызывавшим такое же восхищение, как и сам материал. На лбу императрицы сияли несколько крупных бриллиантов, каждый в отдельности весил сто сорок девять граммов. Наконец, пояс представлял собой золотую ленту, украшенную тридцатью девятью драгоценными камнями розового цвета. Скипетр его величества императора принадлежал работе г-на Одно; он был из серебра, обвитый золотой змеей и увенчанный земным шаром, на котором восседал Карл Великий. Символ правосудия, а также меч являли собой образцы изысканной работы, но для того, чтобы описать подробно, потребовалось бы слишком много времени; все эти предметы были выполнены в ювелирной мастерской г-на Бьеннэ.

Папа Римский прибыл в собор Нотр-Дам примерно за час до появления там их величеств, которые покинули Тюильри ровно в одиннадцать часов утра. Об этом оповестили многочисленные артиллерийские салюты. Карету их величеств, сверкавшую золотом и пышно раскрашенную, везли восемь гнедых лошадей, блиставших великолепием своего снаряжения.

Я не буду даже пытаться описать кортеж — хотя я по-прежнему храню самые живые воспоминания о виденной мною сцене, — поскольку мне бы пришлось говорить слишком долго. Только представьте себе десять тысяч кавалеристов, горделиво восседавших на лошадях, узкой колонной проезжавших между двумя рядами пехотинцев, имевших не менее импозантный вид. И кавалеристам, и пехотинцам предстояло преодолеть путь примерно в половину лье. Затем подумайте о численности экипажей, об их великолепии, блеске парадной сбруи, попон лошадей, а также о парадных мундирах солдат, о музыкантах, игравших марши по случаю коронации, о перезвоне колоколов и заглушавших их раскатах пушечных залпов, ко всему этому добавьте огромное множество — от четырех до пяти сотен тысяч — зрителей; и лаже тогда будет очень трудно правильно представить себе картину этого поразительного великолепия.

В декабре в Париже погода очень редко бывает хорошей, но в этот день небеса, казалось, благоволили императору; и как только он вошел в церковь, густой туман неожиданно рассеялся и сверкающий сноп солнечных лучей еще ярче осветил великолепный кортеж.

Религиозная церемония продолжалась почти четыре часа, что должно было быть изнуряющим испытанием для главных исполнителей проходившего представления. Личный обслуживающий персонал постоянно находился на дежурстве в апартаментах, подготовленных для императора во дворце архиепископа; зрители время от времени сменяли друг друга, и таким образом каждый имел возможность видеть хотя бы часть церемонии.

Было условлено, что коронация их величеств будет проведена 2 декабря 1804 года. Утром этого великого дня все в замке поднялись очень рано, особенно те, кто обслуживал гардеробную. Сам император встал с постели в восемь часов. Облачить его величество в богатый костюм, приготовленный для этого события, было делом не простым; и все время, пока я одевал его, он прибегал к риторике и проклятиям в адрес вышивальщиков, портных и поставщиков. Передавая ему один за другим предметы его одежды, я выслушивал: «А вот теперь такая-то красивая штучка, месье шутник, — говорил он (и моим ушам отводилась обычная роль в его игре), — но мы посмотрим, какой счет нам представят за эту штучку».

Костюм его был таким: шелковые чулки с золотой вышивкой, с имперской короной на стрелках; белые вельветовые шнурованные туфли с золотой вышивкой; белые вельветовые бриджи с золотой вышивкой по швам; бриллиантовые пряжки и пуговицы на подвязках; жилет, также из белого вельвета, с золотой вышивкой и с бриллиантовыми пуговицами; малинового цвета вельветовый китель с отделкой из белого вельвета и с вышивкой вдоль всех швов, весь сверкавший от золота и драгоценных камней; короткий плащ, также малинового цвета, с подкладкой из белого атласа, свисающий с левого плеча и скрепленный справа на груди двойной бриллиантовой застежкой.

Во время таких событий передавать рубашку императору обычно поручалось главному камердинеру; но, судя по всему, его величество не помнил об этом законе этикета, и поэтому я один выполнял всю эту процедуру, к чему уже привык. Рубашка была одной из тех, которые обычно носил его величество, но из очень красивого батиста, поскольку император привык к белью только очень высокого качества; к манжетам добавлялись красивые кружева, его шейный платок был из самого изысканного муслина, а кружевной воротник — превосходной работы. Черная вельветовая мантия, увенчанная двумя белыми эгретами, была украшена поясом из бриллиантов, который скреплялся уникальным бриллиантом «Регент».

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографии и мемуары

Похожие книги

100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное